Поделиться
Жизнь театра "Школа драматического искусства" после вынужденного отъезда его создателя Анатолия Васильева переменилась полностью. В нем теперь - множество проектов, спектаклей, репетиций и лабораторий, которые протекают в каждом углу некогда холодного, а теперь предельно обжитого здания на Сретенке.
Сам бывший его хозяин, отличающийся обостренным чувством совершенства, наверняка нашел бы часть этих работ напрасной и немедленно прикрыл. Но вот сюжет: при полной перемене обстоятельств не изменился основной вектор, пронизавший собой все десятилетия удивительной театральной лаборатории. Здесь по-прежнему сочиняют и исследуют главное - космос культуры, открытый в миф, в мистерию богопознания. Джойс и Цветаева, Достоевский и Уайльд - сложнейшие тексты модернизма и библейские, мистериальные сюжеты по-прежнему в центре их исследований. Здесь по-прежнему совершенствуют, утончают взаимоотношения человека со всеми жанрами бытия - психологическая драма, мелодрама и сентиментальная пастораль, трагическая клоунада, высокая трагедия и философские созерцания ума, гротеск, пародия и все растворяющая ирония. Здесь привыкли дышать разреженным воздухом вершин, с которых Творец ведет свои божественные (и страшные) игры с человеком. Не случайно метод, который создан Васильевым и внутри которого работает "Школа драматического искусства", назван игровым.
Не случайно режиссер Борис Юхананов и художественный руководитель театра Игорь Яцко (он же - исполнитель заглавной роли) назвали подготовительную работу над "Фаустом" "Лабораторией игровых структур". И после премьеры лаборатория не останавливается - пытливый зритель может увидеть ее в репертуаре театра на Сретенке, а, придя, услышать один из таких диковинных разговоров:
- Что такое фаустовская тема сегодняшнего времени?
- Если намекнуть, можно говорить об отношении Содома и Небесного Иерусалима, двух принципов жизни, которые сегодня невероятно актуально начинают разворачиваться.
- Что такое Содом?
- Содом - это, когда мое - мое и твое - твое. Казалось бы, разумно. Но этот принцип приводит к преступлению, когда мое - мое и твое - мое. Напротив него оказался тот альтруистический образ жизни, когда мое - твое и твое - твое. Если ты передоверяешь свою жизнь Творцу и его решению, ты тем самым утверждаешь: "мое - Твое и Твое - Твое". В этом смысле Фауст передоверяет свою жизнь Творцу. Ведь это Творец повелел бесу вступить в конкурентные отношения с человеком, заранее зная, что человек выиграет у него. Господь спрашивает Мефистофеля: "Ты знаешь Фауста?" - "Он доктор?" - "Он мой раб". Достаточно заглянуть в Ветхий Завет, чтобы понять, что значит быть рабом Господа. Это очень высокая степень духовного развития.
Эпиграфом к спектаклю как раз и стоит этот диалог между Господом и Мефистофелем. И здесь один из его главных парадоксов. Рассказывая историю своевольного, уставшего от жизни Фауста как историю раба Господня (а именно это является вершиной духовного развития в христианской традиции), Юхананов и Яцко делают все, чтобы скрыть это. Два Пролога - на небесах и в театре - представляют собой парк аттракционов с дрессированными ангелами-кошками (Дмитрий Куклачев), живым огнем и прочими трюками, где роль Творца играет Директор театра (Владимир Петров). Юхананов давно берет пример у священных текстов, где, чтобы обнаружить тайну, ее нельзя назвать своим именем. Потому и раб Господень Фауст юродствует, паясничает, препирается с бесом (Мефистофель-Рамиль Сабитов), глумится над всем святым, соблазняет девицу, окруженный сонмом золотокрылых ангелов, снующих тут и там, точно школьники в рекреации.
Вместе с Юрием Хариковым Юхананов создает пространство, в котором читаются знаки средневекового кукольного театра (того самого, в котором игралась история о договоре доктора Фауста с бесом), древней мистерии и нового игрового театра, где ангелы сидят на скамеечках, но когда нужно, снимают свои золотые крылья и поют дивные романсы Рубинштейна, Рахманинова, Глинки и Даргомыжского, молитвы Генделя и Гуно. Принцип глума, скрывающий все важное под маской иронии, четыре часа ведет публику по дорогам сложнейшего текста.
Фауст Игоря Яцко - сама его плоть. Выразительное, пугающе странное его лицо, светящееся бесовским огнем - кажется, что Мефистофель - он. Единственный раз, когда, пытаясь соблазнить Гретхен, он застигнут ею врасплох вопросами о вере, Фауст-Яцко отвечает всерьез. Полный игривых и ужасных парадоксов спектакль на минуту замирает над бездной (такие потрясения случались в театре у Васильева не раз).
И все же публика ждет более внятной подсказки о парадоксальной судьбе Раба Божия Фауста, непрестанно творящего зло. И получает ее в линии Гретхен (Елена Михальчук). Начало второго акта. На церковной скамье сидит молящаяся Гретхен, а золотокрылый ангел (Светлана Найденова) сосредоточенно шествует вдоль красной завесы, читая за нее слова ее молитвы. Ритуальная поступь и пронзительность речи в единый миг превращают буффонаду в трагедию. Так же прон зительно играет сцену в тюрьме Елена Михальчук. Взамен ненасытной сложности Фауста она ставит его перед непреклонностью обжигающе простых ответов.
И глумливый Фауст исчезает. Но лишь на миг, чтобы немедленно вновь спрятаться за маской. Ибо страх отказаться от спасительной иронии поколения, страх, которого лишен Анатолий Васильев, в этой изобретательной и трудной работе все-таки победил.