Поделиться
Королевский шекспировский театр (RSC) начал четырехлетний проект "Революции", который включает в себя постановки новых текстов из России и постсоветского пространства.
Важность этого проекта для одной из главных британских сцен очевидна, особенно если напомнить, что в 2012 году Лондон станет столицей летней Олимпиады, а RSC - центром ее культурной программы, местом проведения Международного шекспировского фестиваля.
Первыми в проекте "Революции" стартовали пьеса Вячеслава и Михаила Дурненковых "Пьяные" в постановке одного из лидеров новой британской драмы Энтони Ниэльсона и пьеса Натальи Ворожбит "Зернохранилище" в постановке художественного руководителя RSC Майкла Бойда.
"Пьяных", реалистическую историю о провинциальном городке накануне выборов, в который возвращается герой, контуженный солдат чеченской войны, режиссер перевел в жесткий брехтовский регистр с элементами черного юмора, абсурда и лирики. Это была коллективная работа, где уже написанный текст подвергся во время репетиций сильной адаптации. Автор перевода - потомок Бориса Пастернака Нина Рейн - попыталась найти исключительно британские аналогии к русским реалиям.
Еще более трудная задача стояла перед создателями "Зернохранилища". Пьеса Натальи Ворожбит в переводе Саши Дагдейл касается такого периода нашей истории, о котором и мы сами мало что знаем или - с недавнего времени - боимся знать. Начало 30-х, коллективизация, голод, полная перемена веры - на этом фоне разворачивается история двоих, оказавшихся в эпицентре исторического катаклизма. В британской прессе ее уже назвали историей советских Ромео и Джульетты.
Самое сильное в спектакле - две актрисы: Саманта Янг, играющая Мокрину, украинскую девочку - простую и жертвенную, веселую и ни на кого не похожую, и звезда RSC Кирсти Вудворт. Она играет Килину, дочь Мокрины в старости: маленькая, тощая, эксцентричная, когда она, сидя на качелях над сценой, читает молитву обо всех умерших от голода в начале 30-х годов, мурашки пробирают.
Майкл Бойд поставил пьесу с эпическим размахом. Огромная икона Божьей матери с младенцем, мужики в шароварах, бабы в вышиванках поют "Ой, ты Галю, Галю молодая", танцуют гопак и со всего размаха, прямо в полете, падают в братскую могилу. Эстетика революции, агитпропа 20-х годов пронизывает весь спектакль. Разговор с Майклом Бойдом мы начали именно с этого.
Российская газета: Вы назвали ваш проект "Революции". Что это название для вас значит?
Майкл Бойд: Дело в том, что мы воспринимаем Станиславского и Мейерхольда как революционеров театра. Мы обращаемся к захватывающему периоду в истории России - сразу после революции. Можно сказать, что современный западный театр родился именно тогда. Речь также идет о революциях, произошедших в Европе недавно, после распада Советского Союза, например об "оранжевой революции", ведь одна из наших пьес - украинская. Мы также хотим рассказать о необходимости революционизировать, изменить понимание того, что значит Европа, Евразия, Россия для Великобритании. Сегодня между нашими правительствами очень напряженные отношения. Возможно, необходима революция в нашем понимании друг друга.
РГ: Что для Англии означает связь с русским театром?
Бойд: RSC всегда был тесно связан с русскими традициями. Питер Брук, один из наших директоров-основателей, имел русские корни. На него оказали огромное влияние Мейерхольд и Гурджиев. С самого начала RSC стремился исследовать незнакомый русский репертуар. Дэйвид Джонс, знаменитый британский режиссер, в 1960-е годы создал здесь репутацию Горького, поставив ряд пьес, которые имели огромный успех. Я помню, как мне передали пьесу Николая Эрдмана "Самоубийство", когда я проходил стажировку в Москве в 1979 году. Я должен был ее вывести из страны как замечательную и неизвестную пьесу, но потом обнаружил, что ее уже поставили в Королевском шекспировском театре. Я провел полгода в театре на Малой Бронной под руководством Эфроса. Это был самый познавательный и интенсивный период в моей театральной карьере. Так что причин развивать русскую тему у нас множество.
РГ: Как вам видятся эти связи сегодня?
Бойд: Я думаю что, как и Россия, русский театр прошел через серьезный культурный кризис после падения железного занавеса и распада Советского Союза. Началась какая-то клондайкская золотая лихорадка вокруг всего западного, звучали вопросы вроде: "О чем писать, если нет необходимости бороться с цензурой?" Русский театр столкнулся с множеством сложностей, старая культура оказалась под угрозой, и, мне кажется, он только сейчас начинает восстанавливаться. Я думаю, что британский театр прошел через другой, но чем-то похожий кризис несколько ранее, когда стали доминировать такие художественные формы, как кино, телевидение, визуальное искусство, экспериментальные направления в театре, такие, как перформанс, стали более живыми, яркими, чем театральный мейнстрим. Британский театр, как мне кажется, оказался заложником очень литературной, дискурсивной традиции. И только теперь пластика, экспериментальные элементы начинают проникать в британский театральный мейнстрим. Появляются замечательные постановки. Я думаю, что британский театр сегодня чувствует себя превосходно. Это подтверждается популярностью таких театров, как "Комплисите" (Complicite), и таких режиссеров, как Деклан Доннеллан в Москве. В Москве снова работает много британцев. Мы же до сих пор находимся под огромным впечатлением работ Льва Додина.
РГ
Чем вас привлекли именно эти две пьесы?
Бойд
Обе они очень смелые. Обе они развернуты на социальное, но не с интеллектуальных позиций; это пьесы-сновидения. Даже "Зернохранилище", которое рассказывает о конкретном историческом моменте, - не документальная пьеса, а сказка из жизни Наташиной семьи. И "Пьяные" не столько документальная, сколько аллегорическая, очень гоголевская по духу пьеса. И в обеих есть огромное чувство юмора, которое охраняет их от возможной сентиментальности.
РГ
Мы в России все еще тоскуем по великому режиссеру.
Бойд
Конечно, мы все еще ждем Питера Брука или Сталина. Но, может быть, вы не правы. Может быть, нас ждет гораздо более плюралистическое будущее. Может, это будет группа людей, которые изменят театр?
В конце Майкл Бойд вдруг заговорил по-русски: "Эфрос - мой любимый режиссер до сих пор. Его способность говорить о самых важных социальных вещах, не выпячивая их, но располагая на глубине очень тонких человеческих отношений, никем для меня не превзойдена".