Поделиться
Второй московский цикл симфонической программы Пасхального фестиваля закольцевался на теме чуда: за два вечера в залах имени Чайковского и Консерватории прозвучали одноактная опера Белы Бартока "Замок герцога Синяя Борода" (впервые в Москве на венгерском языке) и третьи акты опер-мистерий "Сказание о невидимом граде Китеже" Римского-Корсакова и "Парсифаль" Вагнера.
Осилить столь монументальный и стилистически сложный оперный набор, как "Замок", "Китеж" и "Парсифаль", да еще втиснуть все эти названия в формат двух вечеров, способны, пожалуй, только в Мариинке. А худрук театра Валерий Гергиев, судя по всему, решил и вовсе превратить нынешние выступления на Пасхальном фестивале в трудовой марафон для мариинцев и слушателей, выстраивая многочасовые программы с труднейшими репертуарными комбинациями. Если добавить, что эти программы были отыграны оркестром после изнурительных пасхальных гастролей на поезде по четырем городам - Казани, Перми, Екатеринбургу и Нижнему Новгороду, где музыканты Мариинки попадали на сцену прямо с вокзала и возвращались в красочные вагоны спец-поезда по имени "Валерий Гергиев. Пасхальный фестиваль" после концертов, а в Москве, по прибытии, благотворительно выступили еще и в Актовом зале МГУ на Воробьевых горах, то, кроме как "Формула 1", такой музыкальный марафон не назовешь.
Во всяком случае, в Зале Чайковского вместе с солистами Будапештской оперы меццо-сопрано Ильдико Комлоши и басом Габором Бретцом оркестр Мариинки предстал уставшим и очень сосредоточенным, по-особенному мягким, "матовым" по звуку. Как оказалось, типично символистская феерия Метерлинка и Бартока "Синяя Борода", где по сюжету открываются семь дверей - семь тайн Герцога, семь страшных откровений, фатальных для его любопытствующей супруги Юдит, как будто бы специально была создана для оркестра, "фишкой" которого является живописание звуком. В "Герцоге" - тончайшее сочетание открывающегося за дверями "внешнего" - сверкания драгоценностей, лязга орудий пыток, и тайного "внутреннего" - психического, выражающегося в реакции Юдит, охваченной ужасом и не способной остановиться в своем желании заглянуть во все двери. Именно на этой грани внутреннего напряжения и эффектной звуковой феерии и балансировали певцы и оркестр: великолепная Комлоши-Юдит - уравновешенная, зрелая, завораживающая филигранными реакциями и красотой высоких нот, и очень сдержанный, аристократичный бас Бретц - Герцог. Бесконечный диалог четы развивался будто бы параллельно оркестру, развернувшему собственное "модерновое" полотно, изобильное красками тембров и выразительными рельефами инструментальных линий. Хрустальные переливы в эпизоде "озера слез", свистящие, подобно ветру, тихие пассажи деревянных, устрашающие крещендо оркестра, обрывающиеся тишиной, - все это "с головой" погрузило в музыкальную роскошь бартоковской партитуры, впервые исполненной в Москве в оригинале.
Завершением этого цикла симфонической программы стало еще одно новшество: две оперы-мистерии - "Китеж" и "Парсифаль" предстали в диковинном сопоставлении третьих актов. И надо заметить, что выдержать этот "дуэт" музыкальных махин оказалось подвигом не только для слушателей, но и самого оркестра: в течение трех часов он созидал сначала сумрачную фреску из суровой и неспокойной русской истории времен татарских набегов, поражая, то не осязаемым, как пыль, пианиссимо, то быстрыми накатами звучной меди в "Сечи при Керженце". А потом, в "Парсифале" погрузил весь зал в удушливую и напряженную оркестровую атмосферу, напоминавшую чувственного "Тристана" и разрешившуюся оперным "чудом" - звуковой картиной сияния Грааля. Публика перевела дух. А оркестр Мариинки по окончании концерта загрузился в поезд и отправился в пасхальный тур - на этот раз по Северу России: Великий Новгород, Петрозаводск, Мурманск, Беломорск, Петербург.