Поделиться
Сорок дней со дня ухода Патриарха - повод вспомнить о нем и образе его служения. Как и об образе верующего человека в современной культуре. Вера и Церковь, при всем разнообразии отношений к ним - от предубеждения и прохладной отчужденности до горячего пристрастия и смешных истолкований, - остаются своего рода экзотикой. Верить - часто, по-прежнему, необычное дело.
Владимир Хотиненко снимает фильм, прототипом героя которого, по многочисленным догадкам, стал отец умершего Патриарха, мы беседуем с режиссером снимающегося фильма об образе веры в современном обществе.
Российская газета: Владимир Иванович, считается, что тема веры, религии, Церкви пока не очень удачна в российском кино. Образы либо ошибочны, либо не впечатляют, либо вызывают недоумение.
Владимир Хотиненко: По большому счету у нас еще и не снимались истории на эту тему. В фильме "Остров", потрясшем многих, герой - юродивый, он не столько живет по канонам, сколько их нарушает. Ну а поскольку наш зритель и сам мало что соблюдает, ему уже поэтому персонаж близок.
А вообще Церковь и священник - сложнейшие объекты для художественного исследования. Сколько сразу стереотипов (иногда находящих подтверждение в жизни) надо преодолеть: "поп - толоконный лоб" и прочее.
А суть священства до сих пор остается широким массам непонятной. Некоторые думают: это работа такая. Для других, наоборот, священник чуть ли не святой. Священник не обязательно святой, но он - человек с немыслимой ответственностью.
А герой фильма, который мы сейчас снимаем, еще и чистейший человек. И это тоже проблема для режиссера. Знаете, как удобно взять "тему негодяя" и показать, какое сложное и противоречивое существо человек. Но уродство не должно становиться единственным или преобладающим предметом искусства. Если человеку все время показывать, как много в нем мерзости, у него исчезают ориентиры.
РГ: И что добавляет в эту картину ваш новый фильм?
Хотиненко: Картина, которую мы сейчас снимаем - "На реках Вавилонских", посвящена неизвестной истории Церкви в Великую Отечественную войну. Тогда в оккупации оказалось огромное количество наших соотечественников, до 50-70 миллионов человек - население большой европейской страны. Это не считая пленных. Каково было всем этим людям? Как они жили? О той жизни мало что известно. Единственное, что осталось на память - графа в анкете, я сам лично заполнял ее: были ли ваши родственники в оккупации? А занималась ими тогда только Церковь. Только Церковь объединяла и укрепляла.
РГ: При этом сама не попадала в двусмысленное положение?
Хотиненко: Попадала. Немцы же не запрещали Церковь. Даже поначалу поощряли, как и открытие школ. Им нужен был порядок в тылу. И что было делать священникам? Бросать людей? В Евангелии ведь сказано, что это наемник бежит от овец в трудном положении, а "Аз есмь пастырь добрый" и не брошу паству свою. Потом началась сложная игра: и Сталин, и немцы хотели использовать возможности Церкви в своих интересах.
Идея снять об этой сложной ситуации фильм родилась, когда в редакции "Православной энциклопедии" появились первые исторические материалы об этом. Но наш фильм - не историческая хроника, не эпопея, а локальная история. И войну мы в фильме не показываем, только ее отголоски. Но глухая канонада и дальнее зарево могут быть тревожнее, чем сам бой, из-за неизвестности.
РГ: Какой, по-вашему, должна быть церковная тема в кино?
Хотиненко: Важен вопрос меры. Больших игровых фильмов о православии, я думаю, не должно быть много. Иначе будет чувствоваться некое давление. А православие, в моем понимании, - мягкая, деликатная религия. Без пресса. Но документальные и учебные фильмы об истории религии, о Святом Писании, анимация для детей - это хорошо.
Тем более что сейчас эта тема в обществе вызрела. Не потому, что на церковных службах появляются руководители государства, а потому, что люди идут в храм за укреплением себя.
Одновременно это вызывает и определенное сопротивление: зачем нам уроки основ православной культуры в школе? Не слишком ли Церковь давит на нас? Ну, цирк! Дерьмо, которое льется с экранов и рекламных плакатов, не давит, а час православной беседы в неделю сразу задавит!
РГ: Вообще, похоже, обществу нелегко выходить из атеистического состояния. Ваш собственный путь к вере был трудным?
Хотиненко: Я крестился взрослым, в 1980 году, учась на Высших режиссерских курсах. Почувствовал - если мой вольный образ жизни продолжится, я просто пропаду. Как будто на меня что-то сошло: мне это необходимо. Слава богу, нашлась у нас на курсах женщина, царствие ей небесное, она потом монахиней стала - Елизаветой, познакомила меня со священником в храме Знамения Божией Матери на Рижской.
Я при всей эмоциональности достаточно рациональный человек. Но когда собрался креститься, у меня, как говорят церковные люди, "начались искушения", доходящие до мистики. Я вообще опасаюсь такой мистики. Мне достаточно чудес судьбы, например, встречи с моей женой. Или встречи с Никитой Михалковым - в армии на мероприятии по линии общества "Знание".
РГ: А что на вас особенно подейст вовало, когда вы уже крестились?
Хотиненко: Рим. После того как я снял для "Православной энциклопедии" картину "Паломничество в Вечный город", Рим стал для меня как для верующего и творческого человека необходимым местом. Я называю это "синдромом Гоголя". Как известно, Николай Васильевич, которого трудно заподозрить в равнодушии к Родине, уезжал писать в Рим. Кто хотя бы однажды видел Италию, и в особенности Рим, тот уже никогда не будет до конца несчастным - это Гёте сказал.
РГ: А религиозность не мешает художнику? Ведь появляется тенденциозность, и может возникнуть другой "синдром Гоголя" - желание сжечь рукопись.
Хотиненко: Да, такая опасность существует. Но Рублев же написал "Троицу". А живописцы, музыканты знали религиозное вдохновение. Гоголь - отдельная история. И не настолько, может быть, и трагическая. Ведь мы почему-то думаем: или писатель, или никто. А может быть, он другие открытия совершил бы с тех высот, на которых ему писательство показалось уже не очень нужным.
РГ: Как любитель Рима, скажите, Москва, по-вашему, выдерживает свою историческую заявку на роль Третьего Рима?
Хотиненко: Внешне - не знаю. Здесь столько хулиганства! Меня, как бывшего архитектора, угнетает уродливость застроек. В Риме-то никто никогда ничего не построит в историческом центре, на Аппиевой дороге. А у нас, слава богу, что в Кремле ничего не снесли под новостройку.
Ну а по миссии своей - да. Пусть это вызывает сколько угодно иронии, но именно Москва - Третий Рим. Я убежден, что сейчас Россия - это территория борьбы между добром и злом. Россия мешает окончательной победе чертовщины. И если уж падет этот Рим...