Поделиться
Свой нынешний, 20-й, юбилейный филармонический сезон Российский государственный академический камерный "Вивальди-оркестр" под руководством народной артистки России Светланы Безродной начал в Большом зале Московской консерватории 2 ноября с русской программы. В ней прозвучали сочинения М.И. Глинки и П.И. Чайковского.
Глинка был в первом отделении. Интродукцией к нему стала увертюра к опере "Руслан и Людмила". Хрестоматийно известное, знакомое каждому русскому с дет ства сочинение прозвучало свежо и необычно за счет своеобразной версии Безродной. Речь здесь прежде всего о темпе. Он был предельно взвинчен, прямо-таки в стиле гениального Евгения Мравинского, не раз поражавшего своих поклонников творческим риском, порой на грани фола, что к самому фолу, впрочем, никогда не приводило (вспомним хотя бы его интерпретацию вагнеровского "Полета Валькирии").
Ничто не привело к этому фолу и здесь. Звуковой баланс духовых из оркестра Павла Когана и струнных "Вивальди-оркестра" был безукоризненным, подчеркивая ансамблевую слаженность музыкантов. Нюансировки Безродной, как всегда, были непредсказуемы. Но эта непредсказуемость не являла собой пример некоего формотворчества. Она была лишь одной из функций в красочной палитре интерпретатора, направленной на более полное раскрытие художественного замысла великого композитора, отображение внутреннего мира его самого и героев его бессмертного опуса. В этой музыке во всей полноте предстали перед нами и красота русской природы, и мощь русского национального характера, готового постоянно не только к трудам обыденным, но и к подвигам ратным во имя победы добра над злом, света над тьмой. Тут, собственно, и лежит ключ к шифру композиционного построения первого отделения, да и всего концерта: музыка, по замыслу Безродной, должна помочь вырвать из нашего подсознания закодированную в нем общенациональную память, напомнив нам о величии нашей страны, нашего народа - их истории и культуры.
Эта музыка должна была напомнить нам еще и о мистическом трагизме того исторического пути, которым шел этот народ. И она напомнила нам об этом. В полной мере это относится и к прозвучавшему в том же первом отделении вальсу из оперы "Иван Сусанин", сыгранному оркестром Безродной с удивительным изяществом и лоском, и, конечно же, пожалуй, к самому загадочному произведению Глинки - "Вальсу-фантазии". И здесь, как и в увертюре к "Руслану и Людмиле", все, казалось бы, предельно знакомо. И прежде всего чарующая, с детства находящаяся на слуху у каждого мелодия темы. Но сколько новых идейных, смысловых подтекстов выявила Безродная в этом, "хрестоматийно знакомом" музыкальном материале. Не будем забывать, что сочинение это написано родоначальником русской классической музыки в не самые легкие дни его жизни: здесь и уход с поста капельмейстера Придворной певческой капеллы, и прежде всего - разрыв с женой.
Созданный еще за восемнадцать лет до смерти, в 1839 году, "Вальс-фантазия" - сочинение, пронизанное ощущением одиночества, неминуемо приближающейся роковой развязки, осознанием бренности бытия и невозможности найти в этом мире покой и волю. Работа Безродной с музыкальным текстом напомнила мне чем-то работу с текстом литературным выдающегося русского, советского режиссера Анатолия Васильевича Эфроса. Да, из любого текста он мог вытащить и выточить десять, сто, тысячу самых разных подтекстов - тех, что были в подсознании авторов и самого сочинения, и его сценического воплощения.
Как же достигает Безродная столь значительных результатов в работе над подтекстами, над потаенным смыслом, зашифрованным в самом тексте? С помощью особых приемов - резких темповых сдвигов, внезапных перепадов от форте к пианиссимо. Словом, речь об уникальном владении искусством нюансировки.
Именно с помощью последнего создатель "Вивальди-оркестра" то словно ярким лучом сценического прожектора-пушки высвечивает образы глинковского внутреннего мира, то едва мерцающим светильником еле озаряет лабиринты подсознания великого композитора. И там находит... утраченные иллюзии и несбывшиеся надежды, радость нечаянных встреч и горечь неминуемых расставаний. Она находит в этих лабиринтах и показывает нам портрет художника в несостоявшейся юности и не случившейся старости. Она показывает нам "обыкновенного русского гения", которого вынудили потерять родину и которого, несмотря на это, не сумели отлучить от страстной любви к ней.
Страстной любовью к своей земле пронизано у Глинки, по Безродной, сочинение, прозвучавшее в финале первого отделения концерта - легендарная "Попутная песня". Образ России здесь чем-то сродни памятному всем гоголевскому образу птицы-тройки под названием Русь. Он предстал перед нами в прочтении Безродной в виде не старинного паровоза, мерно катящегося по первой "железке" из Петербурга в Царское Село, а стремительно летящего в будущее под прозрачный звук трубы мощного локомотива, летящего наперекор козням рока, навстречу с горизонтом, не туманным и страшащим, но светлым и радостным.
Тема рока была ощутима и в трактовке "Марша Черномора" из оперы "Руслан и Людмила". То был не гротескный, забавный карлик, а страшный, невидимый призрак с имперской поступью Каменного гостя, явившийся к нам из преисподней и грозным перстом властителя душ указующий на минувшее и будущее.
Прозрачным лиризмом, прежде всего за счет особой полетности звука Безродной-солистки, были пронизаны три романса Глинки в переложении для струнных.
"Времена года" Чайковского составили ткань второго отделения. И вновь - из текста в подтекст. Привычные с детства "характеристические картины русской жизни", - лишь повод для Чайковского, которым в полной мере воспользовалась Безродная отправить нас в мир нравственных исканий художника. И здесь, как и в случае с Глинкой, мы можем увидеть, что составило суть этих исканий, что бередило фантазию Мастера, что угнетало и влекло его. И здесь, как и в случае с прочтением Глинки, на первый план выходят, будто два лебедя в "Лебедином озере" - черный и белый, два главных философских мотива: ощущение одиночества и неминуемой конечности земного бытия, с одной стороны, а с другой - полярное этому, иное миропонимание, где есть место не только поистине эпикурейской радости каждого прожитого мига, но и чувству, что настоящее - лишь преддверие чего-то более значимого и менее бренного.
И еще об одном, очень важном. Светлане Безродной удалось, быть может, самое главное в этом концерте - поднять пласт хорошо знакомой всем и вместе с тем, увы, не так уж часто исполняемой музыки (Глинку, к сожалению, можно услышать в наших концертных залах сегодня все реже и реже) на тот уровень, когда она за счет необычных, ярких, оригинальных интерпретаторских решений как бы обретает новое легкое дыхание, становится интересной особенно тем, кто впервые пришел в тот вечер в концертный зал. В этом и есть великая просветительская миссия музыканта-творца.
...После непрекращающихся долгих оваций и водопада цветов, что буквально обрушились на сцену, Светлана Безродная решила завершить нынешнюю программу двумя номерами из прошлогодней: старинными русскими вальсами и маршами - "Воспоминанием" и "Героем". Под жизнеутверждающую поступь последнего публика продолжала скандировать и кричать "Браво!"