Поделиться
Возвращаться из маленького Цхинвала в безграничную Москву неожиданно оказалось непросто. Морально непросто.
Не то, чтобы я первый раз выехала за пределы столицы. Да и Кавказ от Москвы, если мерить российскими расстояниями, - рукой подать. Ну что такое два часа лета?
Однако, впервые за всю жизнь, мне хватило двух недель отсутствия, чтобы из памяти полностью стерлись некоторые особенности московского быта. Когда внезапно сообразила, что забыла о вечных столичных пробках, сама была ошарашена. Как же я удивилась, когда в день возвращения позвонила домой и услышала, что из аэропорта до центра на машине - полдня как минимум и что всем будет легче, если я поеду на электричке. А мои домашние удивились в свою очередь и переживать даже стали - что же на самом деле там со мной случилось. Наверное, этого эпизода достаточно, чтобы понять, что я не просто из другой страны позвонила, а из другой жизни.
Но пробки - еще не все. Я возвращалась из странного мира, где каждый находил возможность заботиться о каждом и не задумываться, кто он и что с этого будет иметь. Меня ждала самоуверенная, самодостаточная, нагловатая Москва. Тут почти никогда и ни у кого нет времени сопереживать и сочувствовать - все вечно заняты только собой и своими делами. Я оставляла мир, где для каждого находится доброе слово, бесплатно, где все всем делятся. Взамен же я вновь получала мир, где "спасибо" или "извините" не часто услышишь, главное в нем - ухватить себе побольше.
Месяц с тех пор прошел, и я потихоньку втянулась в привычное столичное безумие людей и машин. И если бы не звонки знакомых, коллег и друзей, которые живут в Цхинвале, со временем этот городок занял бы свое местечко на полочке памяти. В одном ряду с десятками других увиденных городов, судеб и услышанных историй. Это неизбежные издержки профессии журналиста или путешественника, когда со временем реально пережитое путается с чужими красивыми выдумками и собственными фантазиями.
А так слышу в трубке настоящие, живые голоса оттуда и понимаю, что та, другая жизнь где-то далеко, но продолжается на самом деле. Пейзаж только изменился. Осень наступила, желтая листва появилась, темнеть, говорят, раньше стало.
"Да не то чтоб холодно у нас. Днем куртки еще не надеваем", - рассказывает мне Петя Гасиев, созвонилась с ним на днях. Мы коллеги - он местный телепродюсер, работает для НТВ. Познакомились с ним случайно за общим столом во дворе пятиэтажки. Вместе ели, выпивали, с пистолета в воздух постреляли, отмечая долгожданное признание независимости.
"Пока только ночью прохладно. Электрическими плитами спасаемся, - Петя говорит об этом спокойно, будто все в порядке вещей, не жалуется. - С газом проблема осталась, но до холодов, обещали, и газ будет, а с водой уже все хорошо, водопровод восстановили. И вообще у нас все быстро происходит. Жизнь в городе постепенно нормализуется. Строительство идет полным ходом, дома, крыши чинят, квартиры ремонтируют, но, главное, люди, в основном, вышли из шока и уже начали искать свой путь дальше. Конечно, не все смогли морально пережить потери, у многих, даже у молодых, серьезные сердечные проблемы, и даже случаи суицида бывали".
К счастью, у самого Пети дома все наладилось. Жена домой вернулась. Повезло, что за считаные часы до начала артобстрела он успел ее отправить во Владикавказ. "Правда, она говорит, что после войны я сильно изменился, а как, объяснить не может. Не то что со мной ей хуже стало. Просто другим человеком, говорит, стал". А сам он не знает, так это или нет.
Среди общих знакомых - Костя, хирург, Петин друг. Спрашиваю его, как тот поживает, чем занимается. А больница как - работает? У Кости тоже все слава богу. Помимо повседневных больных, как рассказывает Петя, он долечивает раненых, которых оперировал в подвале во время войны. Больница, правда, пока работает в авральном порядке, потому что еще идет ремонт и не все этажи восстановили. Но справляются, потока раненых уже нет, а тяжелых больных отправляют во Владикавказ.
В нашей беседе наступает пауза. "Сейчас, погоди минутку, скоро приду", - Петя извиняется, куда-то отходит, и через трубку для меня приоткрывается окошко на цхинвальскую жизнь - детские и женские голоса ненадолго появились на заднем фоне. В другом, настоящем окне - гул столичных дорог. Он возвращает меня обратно в Москву.
"Но ты не переживай" - прибегает Петя обратно, закрывает за собой дверь, драгоценную лазейку в тот добрый странный мир, голоса исчезают, и продолжаем болтать:
"У нас уже все нормально. Люди начали работать, те зарплаты, которые были, никто не потерял и в городе все можно купить, если не в магазине, то на базаре".
"И ты не забудь еще, - добавляет, - тут люди закаленные. В такой ситуации с разной степенью тяжести и проблем в общей сложности живем много лет. В 89-м была первая война с Грузией, потом был 2004 год, и вот сейчас".
Хотя я знаю (в силу своей скромности он не любит этого рассказывать), что Петя - один из журналистов, который ради профессии не пожалел себя. 8 августа вместе с телегруппой он поехал снимать подбитый грузинский танк. Снайпер начал стрелять, потом из миномета выстрелы пошли, и его ранило.
"Да все ерунда, ничего сложного, слава богу, не было", - он всячески отнекивается, когда об этом начинают расспрашивать. "Правда, осколков много попало. Уже зажило все, слушай!"