Поделиться
С себастьяном Аларконом мы знакомы давно - еще с той поры, когда молодой чилиец, окончив ВГИК, снимал свои фильмы "Ночь над Чили", "Ягуар", "Падение Кондора", "Агенты КГБ тоже влюбляются"...
Потом он уехал домой в Чили и теперь прилетел как член жюри Московского кинофестиваля.
Школа коммуналки
- Не жарко тебе в этой знойной Москве?
- Что ты? Холодно!
- За 30 лет в России ты должен был привыкнуть к московским погодам!
- Скучаю о них. Никогда не думал, что буду скучать по этому ощущению: когда выйдешь на мороз - и щеки щиплет. Знаешь, я уехал десять лет назад, но ощущение - что вообще не уехал. Потому что мысленно я здесь. Все эти годы я старался полюбить собственный народ. Но что-то произошло во мне, что эти годы жизни в России оказались главными. Мне было двенадцать, когда я приехал в Москву учиться. На инженера. Мне сказали: Чили нужны полезные профессии.
- Ну вот, а теперь у тебя профессия бесполезная! Жалеешь?
- Никогда. Профессия режиссера дала мне возможность видеть жизнь России изнутри. Ведь я жил тут как нормальный советский человек. В коммуналке, которая дала бесценный опыт. Согласись, не каждому иностранцу так везет. Это была моя школа познания жизни. И эти годы стали счастливейшими. Когда мы в коммуналке вместе праздновали, дни рождения отмечали. Профессия режиссера позволила мне ездить, видеть, как красива эта страна. Общаться с ее великими актерами, с режиссерами.
- Ты сказал, что не можешь полюбить свою страну Чили. Каких качеств в ней тебе не хватает?
- Я понимаю, что наш народ... я хотел сказать: российский народ меняется. Я это вижу. Люди стали замыкаться. Исчезает чувство локтя. Оно было в СССР - в новой России я его не вижу. В советском народе чувствовался стихийный гуманизм. Я искал подобное в Чили, но не находил. Больше всего я страдаю от ощущения, что я - один. Не могу ни к кому обратиться, рассчитывать на чью-то помощь.
- Но у тебя не могли же не появиться друзья!
- Нет у меня друзей! Есть коллеги по работе, но честности в отношениях, к которой я привык, не вижу. Человек может сказать "да", а на самом деле это "нет". Некому показать свой сценарий, нет профессиональной литературы, журналов, подобных "Искусству кино", нет каналов для творческого общения.
- Тебе не кажется, что творческая интеллигенция в России сильно придвинулась к такой вот "чилийской модели" взаимоотношений?
- Да, к этому идет. Состояние отчужденности уже ощущается. Оно несвойственно человеческой натуре, но система вынуждает.
- Что ты думаешь о парадоксе: не было политических свобод, а внутренней свободы было едва ли не больше? Сейчас можно все, но уже нет ни такого искусства, ни таких отношений.
- Понимаешь, эзопов язык делал искусство изощренней, оно развивалось. В фильме "История одной бильярдной команды", сценарий которого мы написали с Александром Адабашьяном, действие происходило в Латинской Америке, но речь шла об СССР. Режиссеры оттачивали художественный язык: надо было обходить рогатки и препоны. Он становился интереснее, совершеннее. Мы считали худсоветы цензурой, но вот их упразднили, мы стали свободны - и снимаем плохое кино. Внутренняя творческая свобода куда-то выветрилась. Исчез творческий поиск. И это парадокс - драматический и труднообъяснимый. В Чили можно делать что хочешь, но нет ни общения, какое было у нас в Союзе кинематографистов, ни организации, которая требует от художника поднять планку. И снимается ерунда.
Чужой среди своих
- За эти десять лет в Чили ты много снял картин?
- Две картины. "Фотограф" по сценарию, написанному с Адабашьяном. Интересная, мне кажется, картина прошла незамеченной. А сейчас заканчиваю фильм "Безухий" о конкистадорах. Я нашел в исторических хрониках записи об испанце, который первым приехал в Чили. Он хотел стать индейцем, но оставался для них иностранцем, и в свою Испанию тоже не мог вернуться. И я подумал: я же этого человека знаю! Я знаю, что он чувствует! Ведь и я в России хотел быть русским, а был иностранцем. Теперь приехал в Чили - и там я тоже чужой, потому что русский!
- Потрясающая история. Но почему за десять лет только второй фильм?
- Масса проектов - нет денег. Хочу поставить фильм по Шукшину, доказать, что это общечеловеческий художник: действие будет происходить в Чили. Есть у нас с Адабашьяном проект трагикомедии "Вино с привкусом водки" - о жизни чилийских эмигрантов в России. Есть замысел фильма об атамане Краснове, внук которого сидит в чилийской тюрьме. Он главарь бывшего чилийского гестапо. Сюжет - судьба семьи в переплетении эпох. Видишь, все проекты связаны с Россией, потому что, как ни старался, я так и не смог от нее оторваться.
- А зачем отрываться? Это, мне кажется, твое богатство.
- Конечно, конечно. Я и теперь постоянно в курсе новой русской литературы. Читаю Улицкую, Пелевина, кое-какие вещи Минаева.
- А новое русское кино смотришь?
- Ощущения противоречивые. Слишком много картин, которых могло бы и не быть. С одной стороны, кое-кто из мастеров продолжает работать, и мне понравились "12" Михалкова, "Монгол" Бодрова, фильмы Абдрашитова, Учителя, Месхиева. Из нового поколения - Андрей Звягинцев, особенно "Возвращение". Все эти картины я стараюсь показывать своим студентам. Они же ничего не знают! Ребята с выпускного 4-го курса Католического университета не видели Феллини! Я им показал "Амаркорд" - они были по трясены. Показал свою первую наивную картину "Ночь над Чили" - они плакали! Они же о перевороте уже ничего не знают. И мне очень обидно, что наше кино там неизвестно.
- Ты все еще говоришь о русском кино - "наше"?
- Конечно. Хочу организовать Неделю русского кино в Чили. И там показать картину Шахназарова, где, кстати, в одном эпизоде говорится о перевороте в Чили.
- А ты знаешь, что фильмы Абдрашитова или Шахназарова теперь можно отнести к маргинальным, а мейнстрим - это "Дневной дозор"?
- В самом деле? Я эту картину не мог смотреть - скучно! Но я понимаю: серьезному кино в таких условиях выжить сложно.
- Ты употребил слово "гуманизм". Оно многих критиков приводит в бешенство.
- Я говорю о поэзии в кино. Вот в конкурсном фильме "Однажды в провинции" мне многое понравилось. Но там нет поэзии, какая была в другой российской картине, тоже о нищей жизни, "Облако-рай".
- Эта картина Николая Досталя была у нас очень популярна.
- Вот видишь, значит, можно и с хорошим искусством дойти до широкого зрителя! А блокбастеры бьют по мозгам. Можно отрезать голову - в зале шок. Но к человеческим историям публика становится невосприимчивой. Я видел, как девочки из ВГИКа заглянули на иранскую картину (Гран-при ММКФ. - Прим. авт.), посмотрели пять минут: "А, ничего не происходит!". И ушли.
Русские кальмары
- Что, кроме конкурса, ты успел посмотреть?
- Ничего. Не было времени. Вот надо еще гречку купить...
- В Чили же нет гречки! И я, и дети ее очень любят. Я всегда из России везу по 5-10 кг. Книги и гречка. Маленькая Наталья просила привезти русских конфет, а 15-летний сын - кальмаров. Знаешь, сушеные, для пива?
- В Чили нет кальмаров? Там же океан, кальмары должны ползать по улицам.
- Нет, их там не делают.
- Часто наезжаешь в Москву?
- Часто. Сейчас пробиваю договор между нашими странами о сотрудничестве в аудиовизуальной сфере. Чтобы показать русское кино в Чили, чилийское - здесь. Чтобы облегчить копродукцию. Мне обидно, что Россия меняется, а все стереотипы по отношению к русским остались. Вы и сами, мне кажется, не совсем понимаете, что имеете.
- Я постоянно об этом думаю. Потому что это трагедия, когда ты душой в одной стране, а живешь в другой: в итоге не живешь ни там, ни там. Я езжу в автобусе к теще в Ковров. И точно знаю, что хотел бы старость провести в таком русском городке. А потрясение последних дней - это победа над голландцами. Я вышел на Манежную площадь и почувствовал себя частью этого народа. Обнимаемся с какими-то ребятами, хлопаем друг друга по плечу. И я еще раз почувствовал: да, я отсюда!