Поделиться
Гильдия киноведов и кинокритиков (в которой я имею честь состоять и даже быть членом ее Экспертного совета) к 100-летию российского кинематографа составляет перечень полусотни лучших фильмов за век. За первую половину столетия (с 1908-го по 1958 г.) 25 картин уже отобраны, сейчас идет подсчет голосов за вторые полвека. Точнее, за сорок два года: члены гильдии резонно решили фильмы самых последних лет не рассматривать. Нужна временная дистанция, чтобы сиюминутные впечатления не заслонили долгосрочные достоинства: ограничились ХХ веком. Президент гильдии Виктор Матизен недавно разослал предварительные результаты: именно потому, что они предварительные, называть картины не стану, но цифры - могу. Всего в списках, которые прислали шесть десятков членов гильдии, упомянуты 258 фильмов, снятых с 1959-го по 2000 год. Больше одного голоса набрали 114 лент.
"Савой" фигурирует только в одном перечне - моем. "Савоя" не было и на прошлогоднем Кинотавре, в программе "Забытое кино 90-х". "Савой" оказался забытее забытых.
Понятно, что такую арифметически подтвержденную несправедливость уже не исправить. Шестьдесят специалистов картину в свои списки не включили - аргумент неотразимый. У меня и нет нахального желания подправить историю, но попытаться понять, почему так произошло, стоит. Почему провалился и куда именно провалился снятый в 1990 году выдающийся (повторю, выдающийся) фильм Михаила Аветикова "Савой".
По понятным соображениям надо рассказать о содержании этой картины. (В скобках заметим, что сценарий написан Петром Луциком и Алексеем Саморядовым, однако режиссер внес столько изменений, что сценаристы свои имена из титров сняли.)
Герой, 38-летний московский инженер, скромный очкарик, отправленный в дальнюю командировку, просыпается ночью в купе, выходит в тамбур, но сортир занят, а тут полустанок. Он выскакивает по малой нужде и, застегивая штаны, видит дуло двустволки. И тут кончается предыдущая биография.
Спутав с кем-то, его похищают. Разобравшись в ошибке, выбрасывают из машины посреди пустыни - камерой Евгения Корженкова под музыку Бориса Рычкова снято красиво, тревожно и величественно, как у Бертолуччи.
Измученный инженер безуспешно пытается попить из озера, оказавшегося соляным, некуда спрятаться от раскаленного солнца. И наконец он видит живое существо - мальчика-таджика. Герой задает ему очень нелепый и очень естественный вопрос: "А где все?" И еще: "Ты здешний, мальчик?"
Главные вопросы вообще, если вдуматься. Нелепые, естественные и никогда не имеющие ответа.
За первые двадцать минут фильма это единственные слова. Даже за полчаса, потому что трудно считать речью реплики по-таджикски, данные без перевода.
Здесь точно найден ход: начальные приключения происходят в полностью чужой языковой среде - среди таджиков, потом - среди немцев-колонистов (там даже понятное непонятно: русские частушки поют по-немецки). Восток и Запад являются в самых страшных и неведомых обличьях, и языком поведения наряду с наукой драться и стрелять надо овладевать по ходу невиданных прежде испытаний.
Героя избивают, закабаляют на каторжный труд в соляные копи, вовлекают в мафиозные дела с пальбой и погонями, сажают в тюрьму, швыряют по землям, каких он не видал и не мог себе представить.
Мы ничего не знаем о себе: приспособляемость человека беспредельна.
Тут надо восхититься выразительнейшим актерским лаконизмом Владимира Стеклова. За весь фильм он произносит несколько десятков слов: они нашли друг друга в художественном аскетизме, он и режиссер Михаил Аветиков. Не артикулируя ничего, на одной моторике, усваивая необходимые для выживания навыки, герой явно впервые в жизни заряжает пистолет, прихлебывает из фляги, отвечает ударом на удар. Выражение лица, скупой жест, походка - и полный портрет написан. Герой больше не задает вопросов: надо вживаться и соответствовать, а не словесно трепыхаться, бессмысленно и безнадежно.
Вот он сидит у дороги, в очередной раз вышвырнутый на обочину, а мимо идет группа веселых туристов. Милая девушка спрашивает: "Вы, наверное, не чистый таджик?" Герой отвечает: "Нет, не чистый".
С живописной убедительностью крещение в новую жизнь происходит в горном водопаде, где Стеклов купается под несущуюся из автомобильного магнитофона песню Элвиса Пресли: It s now or never... Ну ясно, сейчас или никогда, а как иначе.
Последние пять минут фильма происходят в Москве, куда, вырвавшись от бандитов и похоронив в пустыне обретенного там друга, возвращается герой. Он другой, с новым кодексом понятий и правил - и пытаясь следовать им в своем прежнем мире, нелепо и жалко гибнет.
Финальные две с половиной минуты - бенефис Юлии Рутберг. Она не произносит ни слова: просто идет по улице, и мы почему-то понимаем, что она его жена, и почему-то всё о ней сразу знаем, а она на мгновение тревожно оборачивается, словно что-то почуяв, потом садится в метро, и поезд уезжает.
Припозднившаяся инициация 38-летнего героя предстает аллегорией запоздалого вступления страны в конце 80-х на неведомый ей путь, уже пройденный другими. При этом здесь ничего от расплывчатости притчи: фильм сделан резко и выпукло, без косвенного и тем более прямого комментария - выводы не предлагаются. Лихой боевик с философской подоплекой. В этом натуралистическом повествовании многозначен и трагический финал: то ли безнадежно начинать заново с таким опозданием, то ли это символическая гибель прежнего существования, на смену которому идет нечто иное.
Свобода выбора, как известно - бремя: многослойность запутывает, шанс провоцирует, непредсказуемость тревожит. Пугает ненужность прежнего опыта и неохватность нового. Но такой страх - неотъемлемая часть взрослой жизни. Тяжкий процесс взросления продолжается по сей день и будет еще длиться: история не оперирует годами, а как минимум - десятилетиями.
Что до судьбы "Савоя", 1990 год - вот в чем дело. Не только в отсутствии проката и бешеном потоке халтурного "кооперативного" кино, в котором немудрено было затеряться. Главное, что Михаил Аветиков с удивительной чуткостью поставил проблему слишком рано: фильм даже если посмотрели, то попросту не увидели, не разглядели. "Савой" провалился в социально-временную щель.
Замечательно происхождение названия картины - почему "Савой"? Дважды, когда герой засыпает - в самом начале (на 22 секунды) и за полчаса до конца (на 55 секунд) - без всякой связи с сюжетом возникает видение. Интерьер ресторана с крахмальными скатертями, хрусталем, пальмами, бассейном, пением скрипок, официантами в бабочках, где привольно расслабляется герой.
Всегда параллельно реальной жизни существует твое личное представление об иной - возможной, но почему-либо недостижимой. И вдруг кажется, что параллели сближаются, та жизнь становится вроде бы явью, но тут оказывается, что это все-таки не "Савой", а его далекие окрестности. Что варианты не выбираются, а возникают. Что за крахмальной скатертью сидят совсем другие, а ты лежишь, вдавленный лицом в песок.