Поделиться
По мнению многих критиков, известная барнаульская поэтесса, теле- и радиоведущая Наталья Николенкова - один из немногих алтайских авторов, кому удалось создать свой поэтический стиль, свою поэтику.
Она лауреат Демидовской премии в области литературы, ее стихи узнаваемы, их не спутаешь ни с какими другими. В то же время она всегда остается символом настоящей женской красоты, предметом воздыхания многих мужчин.
Российская газета: Наташа, накануне Международного женского дня 8 Марта я хотел задать тебе вопрос о…
Наталья Николенкова: Только давай не будем про любовь. Эти высокопарные вопросы, которые обычно задают поэтессам.
РГ: Хорошо, тогда другой обычный вопрос, который задают поэтессам, - ты помнишь, когда написала свои первые стихи?
Николенкова: Первое стихотворение было написано во втором классе после падения зимой с забора вниз головой. Причем на лед - дело было на дворовом катке. В результате - сотрясение мозга и… первые стихи. Школьные стихи! Все эти сюси-пуси, беспомощный, детский лепет.
В университете, на филфаке, все сочиняли, переписывали на лекциях любимые стихи в тетрадки, читали друг другу по телефону. Там у меня появилась своя аудитория, свой круг, и оказалось, что мои стихи кому-то интересны. А вообще, я свой личный литературный архив не собираю, хоть и фетишистка.
РГ: Тебе было 23 года, когда вышел твой первый сборник стихов. В советские годы в таком возрасте авторы редко издавали свои книжки - ты, должно быть, сразу проснулась знаменитой, было много отзывов?
Николенкова: Ага, в одной рецензии в каком-то советском журнале написали: "У автора в стихах много образов дождя, но ведь дождь может быть разный - может быть на пользу урожаю, а может быть и во вред". А проснулась я обычной учительницей русского языка и литературы в деревенской школе. После четвертого курса я ушла в академический отпуск и уехала в деревню Большая Шелковка Рубцовского района работать в школе. И о выходе своего сборника узнала много позже, когда дошли новости от барнаульских друзей.
Что касается издания сборников, я по своей сути человек очень неорганизованный - долго не могла собрать рукопись, отнести редактору. Помню, мне позвонили из издательства и попросили фотографию. А у меня не было такой, какая бы мне нравилась. И я отнесла им фото моей мамы в молодости. Редактор даже не заметил, потом, когда книжка уже была в верстке, я все-таки призналась в подмене, и фото заменили.
Я никогда не суетилась, чтобы издать свои стихи. Просто мне везло на хороших людей. Вторую книгу "Девятое марта" помог опубликовать Валерий Тихонов, третью, которую я назвала "Карманная психиатрия", издал Виталий Коньшин.
РГ: А гонорар за первую книгу заплатили?
Николенкова: Заплатили - и по тем временам очень приличный, больше тысячи рублей. Я таких денег сроду в руках не держала!
РГ: За полторы тысячи в 1980-х годах можно было купить мотоцикл "Ява" - мечта всех советских парней. А на что ты потратила первый гонорар?
Николенкова: Я отдала деньги маме, правда-правда!
РГ: А как богемная, городская, как сейчас бы сказали, модная поэтесса оказалась в деревне?
Николенкова: Моя однокурсница написала мне: хочешь по-настоящему почувствовать свою социальную полезность - приезжай работать в деревню. И я поехала, думаю, стану ближе к земле, придут покой и умиротворение... Мне достался пятый класс. Помню, кто-то из моих учеников подходит ко мне и говорит: "Знаете, Наталья Михайловна, моя бабушка сказала: ваша новая учительница сумасшедшая. Она идет за водой к колонке и поет!". С детьми у меня сложились отличные отношения, доверительные. Я носила в школе книги на голове - ну, хорошее у человека настроение! А мне говорили: у нас так не принято или - в таких юбках у нас не ходят.
РГ: Юбка была слишком короткая?
Николенкова: Наоборот, длинная, но красного цвета и особого покроя. Я не жалею о времени, которое я провела в деревне, - новые стихи, переписка с друзьями, тогда еще был жив эпистолярный жанр, а сейчас даже не помню, когда последнее письмо написала.
РГ: Сейчас тоже пишут письма, только по электронной почте.
Николенкова: Нет, эти письма какие-то поспешные и неживые, слишком функциональные и по стилю, и по содержанию. Я вообще чувствую себя человеком XIX века. Раньше думала, что проблемы отцов и детей не существует, а сейчас, когда у самой 16-летняя дочь Саша, поняла, что ошибалась. Они другие. Если я в ее возрасте читала книжки, ее увлечения - компьютер, современная музыка, она меня иногда спрашивает: "Мама, неужели ты не знаешь эту певицу"? А я в ответ: "А ты знаешь, кто такой Шопенгауэр?"
РГ: Как сложилась твоя жизнь после первого поэтического успеха?
Николенкова: Пошли публикации в московских журналах, альманахах, антологиях, а потом наступили 1990-е годы - и все закончилось, как будто бы поэзию запретили, - она почти исчезла из жизни страны.
РГ: В стихах ты предстаешь человеком глубоко одиноким, но, насколько я знаю, ты всегда окружена друзьями, поклонниками, любимыми мужчинами?
Николенкова: Я же пишу не о физическом, а о душевном одиночестве. Внешняя жизнь и внутренняя идут параллельно. Разве человек не рождается один и не уходит из жизни один? По большому счету, я замкнутый, депрессивный человек, хотя многие меня считают безумной оптимисткой.
РГ: Ты никогда не задумывалась, почему у русских поэтесс такие трагические судьбы?
Николенкова: Они сами часто пишут в стихах страшные вещи - а слово имеет особенность материализоваться : "Дай мне долгие годы недуга, задыханья, бессонницы, жара, отними ребенка и друга…" Опасно писать такие вещи.
РГ: Почему ты не уехала в Москву или Петербург? У тебя были бы другие возможности, более широкая известность…
Николенкова: Я люблю свой город, в этом вопросе я, наверное, человек консервативный, провинциалка по натуре, что ли… Здесь, даже если я потеряю работу, я никогда не останусь голодной, всегда найдутся люди, которые меня покормят, дадут переночевать. Мне уютно в Барнауле, этот город соразмерен моему миру, большие города меня пугают. Со студенческих времен люблю аллею от Октябрьской до площади Советов или место у памятника Василию Макаровичу Шукшину на Солнечной Поляне, где часто гуляю.
РГ: А возможно ли реализоваться поэту в провинции?
Николенкова: В наше время это - вопрос пиара, рекламы, продвижения, рыночных технологий. Ты можешь сидеть в тьмутаракани, но при наличии хороших литературных агентов тебя будут издавать и читать везде. В каком бы городе ни жил поэт, на его таланте это никак не сказывается.
Сегодня, мне кажется, у молодых нет настоящего драйва, веры в будущее, надежд на большие перемены, которые были у нас на заре перестройки в конце 1980-х годах, когда наша молодость совпала с новыми временами.
РГ: У тебя очень открытые стихи, читая их, можешь все узнать о поэте, не боишься такой самообнаженности?
Николенкова: Это скорее психотерапия такая. Моя мама прочитала сборник "Девятое марта", вижу - вроде довольная, гордится дочерью, но в то же время говорит: "Наташа, ну представь, прочитает эти стихи человек, который тебя не знает. Что он подумает? Что ты только пьешь, куришь да другими непотребствами занимаешься?"
РГ: "Избранное" не хочешь издать?
Николенкова: Пока рано! Может, как сказал один местный поэт, уж лучше посмертно. Моя подруга Фарида Габдраупова решила издать книгу на свои деньги, а перед этим говорит: "Вот хожу и думаю, что сделать - шубку купить или книгу издать?" Книга победила!
РГ: Трудно поэту вписываться в социум?
Николенкова: Мне нет, я всегда занималась только тем, что мне нравится. Хотя телевидение было в большей степени случайностью, чем радио. На радио мне нравится то,что общения много и тебя не видно (я всегда без прически). Не люблю, чтобы на меня смотрели, и на телевидении, где я веду программу "Быть женщиной", мне кажется, что я кривляюсь. Ведь я меньше всех, наверное, знаю, что на самом деле это такое - быть женщиной…