Поделиться
Никто ни на секунду не усомнился в 1994 году, когда все это начиналось, что это должно проходить именно здесь - в Пушкинских Горах. Хотя препятствий было и остается множество.
Псковский театр драмы имени Пушкина и сегодня, как 15 лет назад, выглядит сироткой в псковском ландшафте. Здесь играли Ефремов и Васильев, Доннеллан и Някрошюс. Но это было почти чудом. Многие театры сегодня так и не смогли приехать на фестиваль.
Согласно традиции, фестиваль завершается литией на пушкинской могиле в Святогорском монастыре. Во время фестиваля мы поговорили с его главным гостем - режиссером Петром Фоменко. От интервью он отказался, но согласился побеседовать за чашкой кофе.
Здесь когда-то с актерами своей "Мастерской" он задумал новую работу, которая вскоре превратилась в спектакль "Египетские ночи", соединивший Пушкина и Брюсова, дописавшего неоконченную поэму об итальянском импровизаторе и Клеопатре.
- Нам предстоит работа над триптихом Пушкина - попробовать найти связь или противусвязь "Графа Нулина" с "Каменным гостем" и "Моцартом и Сальери". Триптих завершался бы "Сценой из Фауста", - тяжело и суеверно вздыхает Петр Наумович.
Это - его реплика к докладу пушкиниста Сергея Фомичева, размышлявшего на темы Фауста в аду. Откуда Пушкин взял сюжет о Фаусте в аду? Что значит "вечность проводить", что такое жить в вечности?
Так устроен Пушкинский театральный фестиваль, что в его пространстве легко и просто встречаются и раскрывают свои сокровенные мысли люди, которые в силу разных обстоятельств редко общаются в Москве и Петербурге. Кто-то говорит, что здесь, над Псковом - особый купол, покров трудов и вдохновений. Игорь Яцко, теперь руководящий театром "Школа драматического искусства", показал видеозапись последнего спектакля Анатолия Васильева в Москве "Каменный гость". Споры о нем, о праве вот так - вне всякой интонации, точно скандируя, - читать Пушкина, шли до самого конца фестиваля. Встык к этим спорам Петр Фоменко показал видеоверсию своих "Египетских ночей", размышлял, продолжал сомневаться, слушал разговоры, расспрашивал.
Этот долгий, странный разговор в гостинице касался всего на свете. Например, голодного военного детства, когда замоскворецкий мальчик, вымочив в спирте хлеб, подлавливал голубей и нес их домой маме. "Да что вы, разве в Москве голубей ели?!" В ответ - саркастический взгляд из-под бровей и неподражаемая улыбка Фауста и Мефистофеля одновременно.
- Вам не кажется, что сегодня в театральном Питере как-то совсем недвижно, что там полный кризис?
- Противопоставление питерской ситуации и московской категорически не верно! В Москве такая же тенденция, действуют те же разрушительные силы. "Обогащайся!" - сегодня это устройство душ и сознания преобладает. Это ощутимо и в Питере, в котором все чуть менее остро. А Москва - это молох, который все лучшее втягивает в себя, как клуб "Челси". Государственный театр превращается в антрепризу. Вот что ужасно! Работают с расчетом на фестивали - маски, софиты. Все это хорошо, но надо уметь останавливаться. Здесь, на Пушкинском фестивале можно говорить правду. Любить - это значит порой и ненавидеть, и не терпеть чего-то дурного. В этом ведь и тайна того самого патриотизма, о котором сегодня талдычат с утра до ночи. Мы все ищем национальную идею. Чушь. Она сначала является как национальная, а потом - как нацистская. Сейчас ничего страшнее, чем зарождающийся нацизм, в родном отечестве нет.
Фоменко говорил об этом после печальной и торжественной литии у Святогорских стен, где вдруг ясно видишь, что Пушкин, которого поминают, как "болярина Александра", не только определяет духовное бытие, но и остается в самом центре нашего домашнего круга. Вокруг него легко думается и о вечном, и о сегодняшнем. Кажется, это настроение подействовало и на Фоменко, определило мотивы и мысли его встречи с молодыми актерами Театра-студии "Пушкинская школа".
- Вопрос не только в том, что артист должен владеть техникой, быть оснащенным колоссальным арсеналом, - говорит Фоменко. - Ведь это же не цель, это только средства. И тогда каждый день можно выходить как в первый раз. В театре это очень важно, потому что каждый спектакль уникален - это корабль одноразового использования. А если спектакль рассчитывается как механизм, который идет строго одинаково, даже по времени ничем не отличаясь от предыдущего - полторы-две минуты разницы, не более - это уже не театр. Во всяком случае, не тот театр, который принадлежит актерам, а не жесткой режиссуре. Театр, в конце концов, принадлежит актерам. А режиссер нужен, чтобы потом умереть в актере.
Оснащение артиста - это партитура настроений, предчувствий... Его кожа, лицо, тело, мышцы, голос, пластика, душа... Мне казалось, что это такой восторг, что этим можно заниматься всю жизнь. Но мне не удалось этого сделать в театре. Есть, конечно, несколько человек, которые и сейчас, при всей своей большой востребованности, готовы к этому. Но это такая редкость! Жизнь берет свое. Одни ложные ценности сменились другими. Казалось бы, более истинными, но не менее для нас чужими. Я имею в виду идеологию денег. Мы сами выбрали ту свободу, которая нас приканчивает.В августе 91-го года, когда обороняли Белый дом, мы репетировали "Войну и мир" и слушали "Эхо Москвы". И каждый день, идя в наш театрик на Кутузовском проспекте, видели, как по мосту ходят вполне спокойные, самодовольные люди, которых совсем не интересовало, что творится там, на баррикадах.
- Должен ли театр приспосабливаться к новым обстоятельствам жизни?
- Как я боюсь теперь однозначных ответов. Вот придется играть в зале, который не читал "Войну и мир". Но вы будете это делать со всей мерой серьезности и глубины, на которую способны. Потому что вы - интеллигенция. Сейчас стали стесняться этого слова. Но кто же мы еще есть? У писателя Евгения Попова есть роман "Прекрасность жизни". Мир прекрасен как всегда. Хотя казалось бы - как все ужасно, какой Апокалипсис к нам приближается...
- Вы говорите - нужно распределиться. Рассчитать, насколько хватит сил, энергии в отношениях между мужчиной и женщиной, между актерами, внутри театра. У вас есть своя методология? Как это делать?
- Не знаю! Единственное - это терпение. Не обижаться и терпеть...