Поделиться
Оставлю за скобками поражающие воображение детали околофестивального городского пейзажа: плакаты-призывы при встрече с проявлениями расизма звонить куда надо, светофоры для дальтоников и трапы для инвалидов-колясочников в автобусах, стайки молодых людей, похожих не на бандитов-любителей, а на пытливых школьников с Овидием подмышкой. Пропасть ощущается в самих тенденциях кинематографа.
Смотря не наши фильмы, я вдруг ощутил себя живущим в эру торжествующего (и неотвратимого) глобализма. Кино перестало замыкаться в границах стран-производителей, стало интернациональным. В лучших образцах оно очень далеко ушло от тупых боевиков и занялось актуальными политическими процессами. Заговорило на всех языках мира, их не дублируя для неграмотных: в англоязычной ленте идут обширные сцены на арабском, японском, русском. А как иначе: мир съежился, стал подобным Вавилону!
В Риме с интересом ждали новую работу Гэвина Худа: этот молодой южноафриканский режиссер в 2006 году взял "Оскара" за драму "Цоци", победив в номинации "Лучший фильм на иностранном языке". До просмотра английское название его новой картины "Rendition" я перевел впрямую: "Капитуляция". И ошибся. Оказалось, авторы имеют в виду новейшую терминологию Вашингтона, касающуюся "extraordinary rendition" -"специальной разработки", которая стала практиковаться ЦРУ после террористической атаки 11 сентября и состоит в тайной переправке подозреваемых в смежные страны, где в отличие от США пытки разрешены. Поэтому и название фильма правильнее перевести как "Специальная разработка". Людей разрабатывают, как карьер, выдавливая из них признание. Или самооговор - какая разница?
Гэвин Худ снял это кино уже в Америке, обратившись к теме обуявшей мир паранойи, не менее опасной, чем терроризм. Этот фильм - не просто напряженное зрелище, но и акт солидарности: Мерил Стрип, например, согласилась участвовать в почти эпизодической роли для того, чтобы выразить свою гуманистическую позицию. Она сыграла непроницаемую "железную леди" из ЦРУ, идейное кредо которой звучит так: "Для вас что, судьба этого человека важнее вопросов национальной безопасности?". И не имеет значения, виновен человек или нет, - государственные соображения превыше всего.
Сюжет картины можно упрекнуть в мелодраматической сконструированности (слишком много душераздирающих совпадений), но ему не откажешь в способности вызывать сильные эмоции, мощную волну сочувствия попавшему в беду герою. Инженер-химик Анвар, американец египетского происхождения, возвращаясь из деловой поездки в Южную Африку, в чикагском аэропорту схвачен полицией и переправлен обратно, в секретную тюрьму сотрудничающей с ЦРУ южноафриканской охранки. Не встретив его в аэропорту, жена поднимает тревогу и обращается за помощью к своему однокурснику, помощнику влиятельного сенатора. Вскоре обоим станет ясно, что нити ведут в темные закоулки государственной тайны, само прикосновение к которой заставляет неметь самых решительных и жаждущих справедливости людей. Для нас эту тайну раскроют - поведут в секретные застенки, где Анвар подвергается самым жестоким пыткам: его заподозрили в связях с террористами. Технологии здесь, как в любом поточном производстве, элементарны: дано указание найти виновного - и он будет найден, даже если придется обратить человека в воющее от боли и на все готовое животное. "Специальная разработка" оказывается эффективной только для победных рапортов начальству - фильм дает это понять со всей очевидностью.
Чтобы держать фабульную интригу, авторы начинают картину с конца - со взрыва, который прогремит на площади неназванного южноафриканского города, унеся десятки жизней. Потом, еще не осознавая того, мы проследуем к завязке этой истории: нас познакомят с арабом-художником и его возлюбленной, проследят, как оба окажутся в сетях фанатиков-фундаменталистов, объявивших мировой цивилизации "священный джихад". Режиссер все снимает честно, с почти документальной бесстрастностью, без попыток окарикатурить какую-либо из схлестнувшихся сторон. И мы понимаем, как гипнотически мощно влияют на людей эти отшлифованные веками религиозные камлания, как превращают в убежденных самоубийц-мстителей - во имя высшей идеи. Картина сделана очень крепко, отлично сыграна (кроме Мерил Стрип, здесь Джейк Джилленхаал, Рис Уизерспун, Питер Сарсгаард). У нее все основания стать прокатным хитом.
На другом полюсе фестиваля - фильмы-провалы. Причем интересно, что они уже провалились у себя дома, и не было нужды искушать судьбу еще раз. Но Рим их почему-то отобрал. Почему?
Вот мелодрама канадца Франсуа Жерара "Шелк", снятая по роману Алессандро Барикко. Ее действие происходит в 60-е годы XIX века, и это история юноши, женившегося по любви во Франции и еще раз полюбившего китаянку в Японии, регулярно путешествуя от одной любви к другой. Француженка хороша, как Кейра Найтли, китаянка нежна, как фотомодель Сеи Ашина. Выбрать между ними юноша не может.
Рассказ идет от лица главного героя Херва, которого Майкл Питт ("Мечтатели") играет заторможенно и вяло, словно в наркотическом бреду. Херв по идее счастлив: у него красавица жена, прелестный домик - сплошная нирвана. Но его босс по шелковой фабрике отправляет парня за тридевять земель через Австрию, Украину и Сибирь в Японию, чтобы закупить свежих яиц тутового шелкопряда, ибо свои поражены болезнью. Дорога, по меркам XIX века, - на износ души и ботинок: коляской, поездом, пароходом, караваном и верхом с завязанными для секретности глазами. Ожидаемой экзотики, однако, нет - есть общие места: Сибирь - меховая шапка, Япония - молчаливые наложницы... Нет также динамики, развития и эмоций - даже постельные сцены даны словно в лунатическом сне. И герой Майкла Питта, на беду полюбивший сразу двух женщин, не столько разрывается между ними, сколько исполняет утомительный обряд - что вполне объяснимо, если учесть, сколько раз ему пришлось мотаться из Европы к Восходящему Солнцу и обратно. Исходя из его ровной меланхоличной манеры, можно предположить, что этот парнишка просто наделен даром искренне любить тот предмет, который рядом. И никакой особой драмы.
Зачем эта курьезная штука на фестивале? Поставив подножку высоколобой Венеции, Рим ищет свое ноу-хау: интересуется всем, что напоминает артхаус, но при этом способно вызвать массовый смех или слезы. Он хочет показывать качественное кино, адресованное большим мейнстримовским экранам. Он демонстрирует его грани, оттенки, вершины и трещины. Отражает температуру "зрительского" кинематографа, от высокого творческого накала до горячечной лихорадки.
Рим хочет стать вторым Торонто, где тоже герой дня - массовый зритель, разброс жанров - от авторского кино до "полуночного безумия", конкурс необязателен, а призы присуждаются от имени публики.
Он хочет сломать отгороженную от нормальных людей "элитарность" фестивалей-гурманов, далеко ушедших от былых всенародных кинопраздников, и подтверждает свое намерение каждым новым сеансом.