Поделиться
Вчера скончался Ингмар Бергман, сегодня Микеланджело Антониони. Тяжелейшие утраты для мировой культуры.
Год назад я был у него в гостях, в скромном доме на римских холмах. Мы договорились с его женой Энрике встретиться у подъезда дома. Она сама приехала в Рим из-за города. Извинилась за опоздание. Мы поднялись по лестнице просторного парадного. Энрике попросила подождать в прихожей. Он спит, сказала она, сейчас я его разбужу и помогу сесть в кресло. Я остался ждать…
Двадцать лет великий Микеланджело Антониони не давал интервью журналистам. Два тяжелейших инсульта парализовали правую часть тела и лишили его речи. Двадцать лет он молчал, писал левой рукой, рисовал, делал аппликации, читал, смотрел фильмы. Двадцать лет он учился разговаривать с помощью жестов, движений губ и глаз с единственным человеком, который его понимал не то чтобы с полуслова, но и вовсе без слов - с женой Энрике. Он считал, что именно она продлила ему жизнь, научившись общаться с ним, понимать его точно и без ошибок. Два года назад мы договорились с Энрике, что сделаем интервью с маэстро, если он на это согласится. Он дал согласие. Решили, что я буду задавать вопросы, Антониони будет слушать и знаками давать ей понять, как надо ответить. Если ответ прозвучит неправильно или неточно, он даст знак. Если она скажет именно то, что он считает, Микеланджело кивнет головой.
Так мы "говорили" с ним полтора часа, пока он не устал. Единственный раз он дал знак, что его неправильно поняли. Энрике что-то уточнила и он кивнул головой…
И вот год назад я приехал вновь на римские холмы, в этот уютный дом, из окон которого видна величественная панорама вечного города. В моей сумке лежали экземпляры "Российской газеты" с этим интервью и сувенир для маэстро - коробочка с изящной металлической страничкой нашей газеты, которую можно было разглядывать с помощью небольшой лупы. Энрике пригласила войти.
Антониони сидел в кресле, укрытый пледом. По обыкновению он слегка приподнял кисть левой руки, я подошел и пожал ее. Он кивнул головой и жестом пригласил сесть. Я отдал ему газеты и коробочку с сувениром. Он внимательно взглянул на собственную фотографию, полистал газету… Но наибольший интерес вызвала у него именно металлическая пластинка с миниатюрной газетной страничкой. Он долго разглядывал ее в лупу, потом сделал какой-то знак Энрике. Ему интересно, сказала она, как это сделано. Я рассказал. Он слушал внимательно. Потом предложил обсудить возможную ретроспективу его фильмов в Москве. Он хотел, чтобы было показано не меньше десяти лент. Причем открывать ретроспективу он хотел сам. Обсудили, где лучше это устроить в нашей столице. Обсудили и время. Решили, что лучше всего ранняя осень, например август. Его волновало, придут ли люди. Я стал говорить ему, что даже если придут зрители только моего поколения, этого будет достаточно, чтобы зал был полон на каждом сеансе, потому что именно моему поколению Антониони открыл глаза на то, что такое кино. Величие этого искусства мы постигали на закрытых просмотрах его "Приключения", "Затмения", "Профессии репортер", "Забриски пойнт", "Блоу ап"…
Он слегка улыбнулся, прикрыл глаза и жестом попросил Энрике ответить. Он думает, что вы преувеличиваете его значение. Но сам я заметил, что скорее всего ему было приятно. Во всяком случае, теперь у меня есть ощущение хотя бы отчасти отданного ему долга.
Вчера утром мне позвонили из Рима и сказали, что Микеланджело Антониони умер. Завтра он будет похоронен в его родном городе Ферраре.
Вместе с Бергманом и Антониони уходит великий кинематограф двадцатого века.
Конец фильма.