Поделиться
В отличие от Пины Бауш, которая делает театр посредством чистого движения, и Робера Лепажа, сочиняющего свой театр с помощью изощренных кинотехнологий, канадский "Цирк Элуаз" создает театральный спектакль из самого настоящего цирка, из его совершенства, отваги, клоунады, его полетов и захватывающей акробатики, из его магии.
Спектакль "Дождь", созданный Даниэлем Финци Паска в канадском Квебеке, существует в новом жанре, выдуманном во Франции. Его называют "новым цирком", потому что в отличие от "старого", традиционного, этот спокойно умещается на театральных подмостках, ему не нужна арена и лонжи, но зато нужен нежный и тонкий театральный свет, творящий чудеса, и актеры, чьи эмоции и лица так же выразительны, как их тела.
Еще до начала представления человек в сильном волнении, путаясь в русских словах и ударениях, расскажет историю об утраченной любви. А красивая женщина терпеливо и нежно будет исправлять его ошибки. Никакой истории любви потом не будет. И все же ее неявными, таинственными токами, точно струями дождя, будет пронизано все пространство спектакля, напоенного нежной тоской по утраченной театральной поэзии.
Цирк, откровенно демонстрирующий свое техническое совершенство, здесь заменен цирком, пародирующим самое себя, демонстрирующим свои несовершенства. Ирония разлита во всем представлении: с восторгом созерцая изысканность и отвагу воздушных гимнасток на трапеции, вы немедленно становитесь свидетелями какого-нибудь нелепого казуса, и только что рожденная сладкая театральная греза, навеянная прекрасной музыкой, ворожбой света и тонкостью пластического рисунка, вдруг разбивается вдребезги, заставляя вас по-детски смеяться над чьей-то преднамеренной неловкостью.
С откровенностью площадных фигляров они пародируют излюбленные жесты современной культуры: вот на сцену выходит строгая дама и с возмущением вопрошает: "Что это такое? В чем логика?", и получает полный наукообразия ответ: "Новый цирк - это соединение несоединимого, это превращение трюка и вещи в метафору".
Если говорить о каком-то особом жанровом признаке "нового цирка", то в этом он, пожалуй, и состоит: из мозаики романтических грез, притязаний на сверхчеловеческие возможности тела, клоунское чувство несовершенства и пародии на самое себя творится новый театральный парадокс. Голый цирковой свет то и дело тонет в мягких коричневато-темных тонах, точно на старинном дегеротипе, и в странных тенях мы узнаем веселых акробатов начала ХХ века. Они умеют ворожить не только телами, но и тенями. В темном мягком свете два человека - мужчина и женщина - кружатся внутри обручей, точно на центрифуге; их опасные и восхитительные пируэты в обычном цирке стали бы очередным торжеством технического совершенства, а здесь это только прелюдия к ошарашивающей красоте финального аккорда: люди отступают в темноту сцены, а обруч остается одиноко кружиться в луче красного света, являя себя неясной и волнующей метафорой бытия.
Почему же все это странное действо называется "Дождь"? Потому что в конце с колосников падает самый настоящий дождь, даруя радость чуда, и в нем самозабвенно и весело плещутся шуты и акробаты, которых хочется назвать поэтами нового пространства.