Поделиться
Толпы экскурсантов, пренебрегая жарой, бродят по улочкам Старого города, впитывая в себя неповторимый местный колорит и, естественно, не замечая невидимых разделительных линий. А они тут повсюду. Шаг - и вы из арабо-мусульманского квартала, выходящего на мечети Куббат ас-Сахра и аль-Акса, оказываетесь в иудейском, который круто спускается к Стене плача. Немного в сторону - и вы выходите на Виа долоросу - путь Христа на Голгофу, к нынешнему храму Гроба Господня. Смешано все только в сувенирных лавках, где меноры - иудейские семисвечники - и звезды Давида соседствуют с христианскими и мусульманскими символами - крестиками, иконами, полумесяцами и вязью коранических стихов-аятов. Не это ли пример всеобщего примиряющего фактора - коммерческого интереса.
Впрочем, невидимые барьеры пронизывают весь город - и его еврейскую Западную часть, и арабскую Восточную. В 1981 году Израиль аннексировал Восточный Иерусалим, включая Старый город, который он захватил в ходе войны 1967 года, и объявил обе его части единой и неделимой столицей еврейского государства. Позже туда были переведены все государственные учреждения, но международное сообщество эту аннексию не признало, и практически все иностранные посольства по-прежнему находятся в Тель-Авиве.
Ныне город объединен транспортными магистралями и дневными потоками рабочей силы, но незримые барьеры остаются, хотя от бывшей "зеленой линии", разделившей город в результате войны 1948 года, не осталось и следа. Стоит войти в квартал Бейт Израэль, как тут же оказываешься в каком-то другом измерении среди евреев-ортодоксов в черных плащах-пальто и в такого же цвета шляпах. Мусульманские районы легко узнать по традиционным женским одеждам. В остальном отличить, скажем, на самых оживленных улицах короля Георга и Яффы евреев от арабов весьма трудно, если они намеренно не демонстрируют свою религиозную принадлежность. На арабский откликается чуть ли не большая часть населения Иерусалима, занятая в сфере обслуживания. Да это и понятно - из почти 800-тысячного населения Вечного города более трети составляют арабы. Разница, причем принципиальная, проступает тогда, когда получаешь возможность взглянуть на документы обитателей Иерусалима. У израильтян это паспорта и полноценные удостоверения личности, у арабов только удостоверения, где в графе национальность стоит прочерк, а сами они именуются "жителями Иерусалима", то есть правовой статус их туманен и не определен. И политически они в отличие от собственно израильских арабов бесправны.
Особое место в черте Большого Иерусалима занимает лагерь палестинских беженцев Шуэфат. На площади примерно один квадратный километр, окруженной высокой стеной с колючей проволокой, проживает около 30 тысяч человек. При въезде в лагерь на КПП белокурый израильский солдат внимательно рассматривает мою аккредитационную карточку и, уяснив, что там написано: обладатель ее - русский, - переходит на великий и могучий. Сначала он говорит, что я на русского совсем не похож, потом добавляет, что карточка для него не документ, и требует паспорт. Убедившись, что все в порядке, тем не менее настаивает, что в лагерь ехать не стоит и что ничего интересного для журналиста в нем нет. Когда увещевание не подействовало, он говорит, что пропускает меня туда на мой страх и риск. Кстати, выходцы из СНГ ныне составляют примерно четверть израильских военнослужащих.
Мой спутник-араб сообщает, что солдаты на КПП могут поступать, как им заблагорассудится, могут пропустить, а могут и завернуть. Тогда прости-прощай работа в городе, на которую не то чтобы не явиться - опоздать предосудительно. По тесным улочкам, где нет ни деревца, ни травинки, доезжаем до дома семьи Салям. Его хозяин - преподаватель колледжа, который содержит и финансирует Агентство ООН по оказанию помощи палестинским беженцам (UNRWA) Нафиз Салям. Он начинает невеселый рассказ о мытарствах своей семьи. Во время войны 1948 года она бежала из своей родной деревни Абу-Шуша, недалеко от города Рамла, на территории современного Израиля - теперь от нее не осталось и следа - и перебралась в Старый город Иерусалима, где проживала до 1966 года. Затем их переселили в лагерь Шуэфат, который содержит Агентство по беженцам. Тогда, говорит Нафиз, нам казалось, что начинается новая жизнь. Но через год грянула война 1967 года. Восточный Иерусалим и Западный берег захватил Израиль. Наш лагерь превратился в изолированное гетто. С тех пор численность его жителей увеличилась с четырех тысяч до почти тридцати. Не имея свободного пространства, лагерь стал расти вверх на 2, 3, 4 этажа. Скученность здесь невероятная. У нас нет ни садика, ни одного культурного центра, ни одной спортивной площадки. Уехать отсюда практически невозможно, поскольку у нас нулевой правовой статус. Наши единственные документы - иорданское свидетельство о рождении и удостоверение Агентства ООН. Все население лагеря работает в Иерусалиме уборщиками, разнорабочими, шоферами, грузчиками, прислугой, продавцами, поварами.
Но наше положение все-таки лучше, чем в других лагерях беженцев, особенно на территории Палестинской автономии, поскольку мы имеем возможность подрабатывать в Иерусалиме, получая в среднем 2-2,5 тысячи шекелей (500-600 долларов), что примерно в два раза выше среднего заработка в Палестинской автономии. Тем не менее здесь царит повальное ощущение безысходности и отчаяния. Именно эти чувства используют в своих целях экстремисты.
Постепенно разговор с житейских проблем переходит на политические. Мои собеседники примерно в равной степени разочарованы как в ФАТХе - умеренной палестинской политической организации под руководством главы автономии Махмуда Аббаса, так и в исламской группировке ХАМАС. Народ хочет мира, говорят мне Нафиз и его племянник Ибрагим, но на соперничающие политические организации надежды нет. До интифады - палестинского восстания - большинство палестинцев работали в Израиле, а теперь там их очень мало. На их место пришли турки, ланкийцы, филиппинцы, таиландцы, выходцы из Восточной Европы. Если бы люди знали, к чему приведет интифада, говорит Ибрагим, то ни за что не участвовали бы в ней.
Спрашиваю, а есть ли какой-нибудь луч надежды? Мне отвечают - уповаем разве что на чудо. Ну а если серьезно, то все свои надежды мои собеседники возлагают на три фактора - образование, воспитание у палестинцев чувства организованности и демография. А согласно ей детей в палестинских семьях рождается втрое больше, чем в еврейских. Дальше следует нехитрый математический расчет на период, скажем, в 10 или 20 лет. А потом, делается вывод, количество душ неизбежно должно перейти в качество политических решений.
Андрей Степанов
Иерусалим - Москва