Поделиться
Выступления виолончелистов неслучайно оказались в центре внимания нынешнего "Чайковского": во-первых, конкурс посвящен Мстиславу Ростроповичу, а во-вторых, именно в виолончельной номинации собрался самый сильный и, что случается редко, однородный состав участников, выступления большинства из которых даже в первом и втором турах претендовали на сольный концерт. Прорваться к финалу при таком раскладе было чрезвычайно сложно, особенно учитывая позиции членов жюри, выставивших на конкурс рекордное количество своих учеников и детей, но в третий тур попали именно те, чье лидерство было неоспоримо. Среди финалистов и виолончелист из Швейцарии Давид Пиа, артистичный, "штучный" музыкант, запомнившийся тонкими интерпретациями Баха и Шостаковича. Накануне третьего тура Давид Пиа встретился в классе Московской консерватории с обозревателем "Российской газеты":
Российская газета/ Судя по деталям вашей биографии, приезд в Россию на Конкурс Чайковского для вас неслучаен: вы учились у Антонио Менезиса - любимца московской публики и лауреата Конкурса Чайковского в 1984 году, а также у профессора Клеменса Хагена в Зальцбурге – музыканта, хорошо известного в России?
Давид Пиа/ Надо начать с того, что мой прадед был родом из России. Его фамилия была Пиатковский, он был скрипач и накануне русской революции эмигрировал с семьей в Швейцарию. Так что история с Россией у меня своя есть, так же как и история, связанная с Конкурсом Чайковского. Однажды, когда мне было 11 лет, мои родители услышали на концерте выступление виолончелиста Густава Ревиниуса. Все знали, что он был лауреатом Конкурса Чайковского, и он тогда играл Вариации на тему рококо с Базельским оркестром. Мои родители были настолько очарованы его игрой, что отец позвонил ему и попросил, чтобы он позанимался со мной. Но Ревиниус очень быстро уехал из Базеля, и так сложилось, что моим педагогом стал другой лауреат Конкурса лауреата Чайковского - Антонио Менезис, которого тоже услышали мои родители в концерте. Мы занимались в течение десяти лет – сначала в его классе в Музыкальной академии в Базеле, а потом частным образом. Конечно, он очень много рассказывал мне о России, о Конкурсе Чайковского, о том, как он был счастлив здесь. Окончив курс в Базеле, я поехал в Зальцбург и поступил в Университет Моцартеум. И здесь произошла встреча с фантастическим музыкантом, профессором Хагеном. Я считаю это величайшей удачей для себя, потому что он помог мне привести в порядок все то, что я получил в юности у Менезиса. И только после этого я почувствовал себя готовым к игре.
РГ/ Меня поразила ваша игра в Бахе: тончайшая выделка каждой фразы, четкие пропорции, легкость смычка. Что для вас самое важное в работе с баховским текстом?
Пиа/ Во-первых, я не экспериментирую с историческими инструментами и барочными смычками, я играю на обычной виолончели, сделанной, правда, в конце XVII века. Когда я начинаю работать над произведением Баха, я пробую много вариантов звучания, пока не найду подходящий для себя, и, прежде всего, использую опыт, приобретенный от Менезиса. В свое время я многое для себя переосмысл в Бахе, когда увидел факсимильное издание Анны Магдалены Бах. И, конечно, я много слушал Баха с детства, потому что мой дедушка был известным исполнителем Баха – Карл Рихтер.
РГ/ Органист и дирижер, который создал Мюнхенский баховский оркестр? Вероятно, у вас есть какая-нибудь наследственная "заповедь" от великого Рихтера: как приблизиться к Баху?
Пиа/ В доме моей бабушки хранится много партитур, нотных материалов с пометками. Дедушка изучал все партитуры Баха, даже те, которые не исполнял. Он ведь начинал как органист и прекрасно знал всю органную музыку Баха. Руководил хором мальчиков в церкви святого Фомы в Лейпциге - тем самым хором, который когда-то до него возглавлял Бах. Так что с детства он жил в баховской атмосфере. Он никогда не играл Баха патетично, поэтому его исполнение подвергалось большой критике. Но вся музыка, которую он исполнял, шла из его сердца. Однажды он рассказывал, как в Америке его попросили сыграть в каком-то храме произведение Баха на органе. Он сыграл, и они были очень удивлены: почему так медленно, надо играть быстрее? Тогда дедушка открыл Евангелие и показал им текст хора. Заповедь от него осталась одна: его понимание Баха строилось на очень серьезном знании текстов.
РГ/ На Конкурсе Чайковского вы уже получили специальную премию за лучшую интерпретацию произведения Татьяны Чудовой "Три круга", специально написанного для конкурса виолончелистов. Как вы нашли верный путь в интерпретации совершенно нового сочинения?
Пиа/ Я принес эти ноты домой и долго-долго смотрел на них, потом стал репетировать снова и снова, что-то помечать. Сначала, как у нас говорят, надо "положить уши на музыку", надо понять ее логику, и только потом приходит вдохновение.
РГ/ Мне кажется, самой трудной для зарубежных участников конкурса была программа второго тура, состоящая исключительно из произведений русских композиторов: Чайковский, Шостакович, Ростропович, Чудова. Что вам было наиболее сложно играть?
Пиа/ Я только, уже находясь в Москве, сообразил, что все, что я играю во втором и третьем туре – русская музыка. Конечно, самое сложное – это Шостакович. Я начал учить Сонату Шостаковича еще в детстве, когда мне было лет двенадцать. На этом настоял Менезис, который считал это очень важным репертуаром для любого виолончелиста. Мне было трудно, но Менезис настаивал, и я играл ее многие годы снова и снова. Мне очень помогли русские музыканты на мастер-классах. В музыку Шостаковича надо вникнуть, ее невозможно прочувствовать сразу, и только теперь, думаю, я почувствовал эту музыку.
РГ/ Молодые музыканты из России считают, что музыкальную карьеру легче сделать в Европе. Так ли это с точки зрения европейского музыканта?
Пиа/ Странно, что они так думают. Конечно, в Европе много мест, где проходят музыкальные фестивали, но попасть в круг востребованных исполнителей очень сложно. Обязательно нужен агент. А агенту нужно твое имя. Поэтому самый надежный путь – это выиграть на знаменитом конкурсе и обрести имя. Но при всех обстоятельствах за твоей спиной еще должны стоять люди, которые захотят помочь тебе, смогут открыть все нужные двери.
РГ/ Сейчас вся музыкальная культура приобрела конкурсно-фестивальные очертания. Какое место занимает сольный концерт в этом новом контексте?
Пиа/ Соло-концерты по-прежнему интересны для публики. Я играю сольные концерты и удивлен, что, например, партиты Баха вызывают такой интерес. Однажды выступал на летнем фестивале в Швейцарии: в небольшой церкви, с хорошей акустикой. Подобные концерты имеют гипнотическое воздействие на публику.
РГ/ В третьем туре вы будете впервые выступать в Большом зале консерватории.
Пиа/ Да, это великий зал, и я знаю, что у него есть своя мистика. Я постараюсь сделать все, что в моих силах. Мне в Москве очень нравится играть.
РГ/ В Большом зале стены украшены портретами композиторов. Среди них есть портрет Баха: он вам поможет.
Пиа/ (Смеется) Да уж, портрет Баха мне поможет сыграть русскую программу!