Поделиться
Жуков жил в это время в загородном доме, подаренном ему Сталиным после сражения под Москвой. Гостя он встретил в домашней обувке и в мягкой вязаной кофте. Познакомившись, пили чай, присматриваясь друг к другу в несложной беседе, прежде чем перейти к делу. Георгий Константинович, переживший тяжелую болезнь, уже не был тем Жуковым, о жесткости которого ходило много легенд. Мне он показался мягким, внимательным и терпимым. Сверхзадачей было обстоятельно представить людям человека, несправедливо и незаслуженно попадавшего в опалу каждой очередной власти. Но и, конечно, очень хотелось узнать, что думает Жуков о минувшей страшной войне. Часть вопросов я передал маршалу в письменном виде, а вопросы простые задавались в ходе беседы, длившейся около двух часов.
Что-то вполне обычное происходило в этот день в доме. Привезли книгу Жукова, изданную где-то за рубежом, передали письма и газету из родного для Жукова района в Калужской области. Пришла из школы младшая дочь Жуковых. Фотографировались, обсуждали новости.
И потом два дня я сидел над записями беседы. Больше всего боялся чем-нибудь уронить достоинство знаменитого человека. Когда все было готово, мы с другом попросили редактора "Комсомолки" показать обширную по размеру беседу кому-нибудь "наверху", боясь, что могут в последний момент публикацию "зарубить" или заставить что-то в ней править. Жукову таким образом могли бы нанести еще одну травму.
К удивлению моему, ничто в обширной беседе возражения не вызвало. Сделав оттиск газетной полосы на хорошей бумаге, я как на крыльях понесся за город.
Жуков, увидев оттиск со снимком (снят он был в домашней обстановке с дочерью), с удивлением поднял брови: "И это все может быть напечатано?.." - "Да, говорю, если вы согласитесь все это сейчас же прочесть и скрепить своей подписью".
Жуков водрузил на нос очки, взял в руки газетный оттиск и, на ходу читая, по скрипучим деревянным ступенькам поднялся на второй этаж дома, в свой кабинет.
Читал он около часа. Вернулся с улыбкой, которую я расценил как медаль за заслуги.
Успех публикации был оглушительный. Необычная форма, размер и характер беседы и неожиданное появление Жукова "на людях" стали событием. Газету передавали из рук в руки, читали вслух в московских дворах, беседу перепечатали полностью и в изложениях зарубежные газеты. Приехав на той неделе в родительский дом под Воронежем, я был обласкан отцом. Он, воевавший, боготворил Жукова и в этот день особым образом излил свои чувства, позвав соседа-сапожника Федора (тоже воевавшего). Разлив по стаканам "боевые сто грамм", отец сказал: "Федор, ты представляешь, Вася сидел и говорил с Жуковым вот так же, как мы с тобой сейчас сидим и говорим. Ты понимаешь?!" Большую радость принесла публикация Жукову. Георгий Константинович получил тысячи писем. Это было подтверждением: народ его помнит, любит, понимает его огромную роль в войне, гордится им.
Ко мне Жуков проявил трогательную благодарность и лестное доверие, попросив помочь справиться с заключительной главой для нового издания своей книги. Несколько раз приглашал приехать к нему. Вызвано было это, как я понимаю, желанием поделиться с кем-нибудь волновавшими его новостями.
"Приезжал позавчера извиняться Чаковский. Вот тут сидел, дымил вонючей своей сигарой". Чаковский обидел Жукова, изобразив его неумолимо жестоким в романе о критических днях Ленинграда в 1941 году. Жуков жаловался "наверху": "Зачем же делать из меня монстра? Судьба Ленинграда висела на волоске, и гладить по головке людей, от которых зависела судьба города, я не мог". Писатель приехал мириться. "Он мне сказал: Георгий Константинович, Толстой в описании совета в Филях сказал, что Кутузов во время совета дремал". А я ему говорю: "Когда умру, пишите, что совесть позволит. А пока я живой, считаю нужным за себя постоять".
Еще одна встреча тех дней была у Жукова с маршалом Коневым. "Позвонил и говорит: Георгий, нам надо встретиться". А я ему: зачем?! - "Хочу повиниться, чувствую, очень тебя обидел". - "Ну, приезжай..." Вина Конева была в том, что он при отсутствии Жукова в Москве, как видно, по просьбе Хрущева, написал в "Правду" статью о "наполеоновских замашках" маршала, чем способствовал очередной опале маршала. Жуков, конечно, не мог такое забыть. Это ведь он спас Конева в 41-м году. После катастрофического поражения под Вязьмой Коневу грозил расстрел. Жуков нашел слова в оправдание "виноватого". Больше того, попросил Сталина направить Конева в его распоряжение и во время сражения за Москву назначил командующим Калининским фронтом. "Мы встретились. Выпив по чарке, поговорили и решили забыть трещину в отношениях".
Жуков находился в опале при Сталине, при Хрущеве, при Брежневе и, конечно, очень страдал от того, что редко раздавались телефонные звонки в его доме от бывших друзей. Но не все вдруг забыли о Жукове. Были люди с таким же, как у него, твердым характером. Однажды я был свидетелем десятиминутного, явно приятного для маршала разговора. Повесив трубку, он сказал лишь два слова: "Косыгин звонил".
Последний раз я видел Жукова незадолго до кончины. Он позвонил утром: "Ты бы приехал..." Приглашение было вызвано тем, что Жуков хотел подарить что-нибудь мне на память. Я затряс головой: "Ни в коем случае! Все ваше - в музеи". Жуков вздохнул: "Такой же, как я, упрямый. Ладно, пойдем в чулан". В чулане, при зажженной лампочке, я увидел ящик-сиденье для зимней рыбалки. Открыв его, Жуков сказал: "Тут всякие пустяки. Выбери что-нибудь". С интересом я рассматривал лески, крючки, поплавки, блёсны, грузила. Глядя на мой улов, Жуков сам начал рыться в рыбачьем своем хозяйстве и протянул мне грубоватую, позеленевшую от времени блесну: "Я сам из пряжки офицерского ремня выточил..." Жуков пошел в комнату и принес зеленого цвета жестяной ящичек для подарков. Все я взял с благодарностью, потому что в Жукове знал заядлого охотника и рыболова. Простые человеческие страсти помогли ему пережить нелегкие годы после войны. Вспоминая сейчас ту последнюю встречу с маршалом, я открыл зеленый жестяной "ларец". Все в нем на месте: крючки, поплавки, блёсны и заржавевший патрон от винтовки, который я подобрал на холме у города Ельни, где одержана была первая наша победа в войне и где боями руководил Жуков.
И вспомним теперь о беседе 1970 года. Публикуется она сегодня лишь с маленькими сокращениями.