Поделиться
Он пользуется актером, вещью, светом, любым объектом, изобретенным им с летучей легкостью буквально из ничего, как частью кукольного театра. Только его кукольный театр разросся до размеров всей сценической коробки, какой бы огромной она ни была. На Чеховском фестивале его спектакль "Край земли" играется на сцене Театра им. Моссовета, и все, кто был в этом театре, знают, что он совсем не похож на кукольный. Поэтому театр Жанти проще назвать театром визионера, театром сновидца и поэта, который из летучей материи своих и коллективных снов рождает причудливую вязь спектакля. Как для великого гения театра Гордона Крэга актер должен был стать идеальной, совершенной марионеткой, так для Жанти - он идеальная кукла, двигающаяся в потоках света и тени, становящаяся то плоской, как картонный силуэт, то текучей и прозрачной, как целлофановые шары, заполненные газом.
Метаморфозы и инверсии его театра подобны причудливой поэзии сюрреалистов, так любивших восстанавливать причудливую логику снов. "Край земли" - поэма о мире по ту сторону реальности.
Сначала среди людей в серых шляпах и клерковских пальто появляется загадочная женщина в красном платье, маленький и юркий дикарь, африканская Галатея, случайно попавшая в мир жесткой детерминированности. Весь спектакль клерки пытаются уловить в сеть, ограничить ее угловатый, резкий, свободный танец. Но она просачивается сквозь пол, растворяется в целлофановых облаках-ширмах, неуловимо меняет обличье. Пораженная публика с изумлением обнаруживает, что вместо брюнетки с вьющимися волосами на сцене оказывается брюнетка с гладкими волосами.
Но вот еще один сдвиг поэтической вселенной, и двойниками обрастают сами застегнутые наглухо клерки, внезапно обнаруживая вместо себя кого-то другого. Мир множится, неуловимо трансформируясь каждую секунду, и нам уже не поспеть за логикой этих перемен. Только чувство странной и сладкой тревоги, потери всех ориентиров охватывает вас то и дело, как это бывает посередь ваших снов.
На горизонте этих преображений сияет огромное синее небо, а быть может, безбрежный океан, а само пространство сцены начинает напоминать Солярис, станцию по перетеканию тайных желаний в явные образы. Они множатся, пульсируют, женщина превращается в куклу с огромными ногами, на месте которых оказываются ножницы. Женщина становится опасным, кастрирующим механизмом и вновь исчезает в чьих-то, уже кошмарных, снах.
Но вот парадокс: бессловесный, полный восхитительной, таинственной красоты спектакль Жанти с каждой минутой все больше напоминает самые многословные опусы французского театра. Поток сменяющих друг друга образов становится навязчиво-неуловимым, теряет энергию высказывания, становится самоценным. За ними следишь уже с изнеможением, опасно теряясь в причудливых метаморфозах. В центре спектакля оказывается Жанти-выдумщик, Жанти-эквилибрист и изобретатель. Туман сновидения не рассеивается, становится все гуще, и уже не важно, что дало ему толчок. Если пользоваться формулой Ахматовой, то "стихи", поэзия Жанти так и не выросла из "сора", не расчистила старые и не прирастила новые смыслы. Мы заблудились в целлофановом тумане его причудливых фантазий.