Поделиться
С первой же мизансцены, когда премьер труппы Театра им. Руставели Заза Папуашвили высовывается из-за занавеса и сообщает - "Дариспановы... сами знаете, что" - становится ясно: узнаем мы о национальном наследии совсем не то, что грузинские школьники, которые занудно штудировали драму Давида Клдиашвили "Невзгоды Дариспана" в школе.
Историю о том, как обедневший дворянин Дариспан Карсидзе сваливается на голову сестры Марты, одержимой желанием устроить партию своей крестницы Наталии, Стуруа рассказал с такой экспрессией и аллюзиями из недавнего прошлого, что она задышала у него заново, в духе подлинного "брехтианства".
Невзгоды Дариспана заключены в незамужних четырех дочерях. Он привозит с собой старшую, Карожну, и весьма кстати: в гости к Марте заявляется молодой дворянин Осико. Начинается соперничество брата с сестрой, остервенело пытающихся женить Осико на своем "товаре". Однако Стуруа обогащает интригу дополнительными, отсутствующими в тексте подробностями. Звуковая дорожка спектакля наполняется эхом гражданской войны: взрывы артиллерийских снарядов чередуются с автоматными очередями.
Осико вдохновенно красив и оглушительно популярен. Первое появление его на сцене Стуруа сопровождает шумом оваций. Шаг за шагом всюду за ним следует здоровяк в защитной форме, Анисим. Карожна и Наталья обмирают при его явлении. Но и новоявленный герой времени весьма падок на женское внимание.
Меж тем Заза Папуашвили выставляет своего Дариспана шутом гороховым, сервируя роль прямо-таки с королевским великолепием. На дочку-шутиху папаша запросто указывает цирковой репризой: "Дщерь моя Карожна-пирожная, всюду таскаю с собой, чтоб она кому-то приглянулась и избавили бы меня от нее!" Он неподражаем, когда носится по залу с многолитровой бутылью в поисках вина к столу, сопровождаемый свитой рабочих и причитаниями Марты в тщетной попытке угомонить хулигана-брата. С наглостью, подпитанной маниакальным стремлением выдать дочь замуж, он предлагает ее Осико, который отвечает ему на то вином, выплеснутым в лицо из бокала. В этот миг в апогее, набирающем обороты, вступает крещендо в лице несравненной актрисы Нино Касрадзе: ее утонченная светская львица Марта, не вынеся позора в доме, испускает звериный вопль, смачно и с хрустом закусывая яблоком.
Нарастание кульминации продолжается, один за другим происходят вещи все более фантастичные и нелепые. Маньяк Дариспан седлает Осико и приставляет к его горлу вилку. В страхе тот, наконец, сознается, что уже обручен. Напрочь сдают нервы обманутой Марты, она с гневом дважды обрушивает на голову обожаемого политика блюдо с жаренным поросенком. И пока зал изнемогает от смеха, ошалевшему телохранителю только и остается, что затолкать подзащитного в подогнанную иномарку и вместе с компанией, вином и поросенком увезти со сцены...
А под занавес все эти, казалось бы, униженные женщины - Марта, Наталия, ее мать Пелагея, и Карожна - как закадычные подруги прилягут вместе, закурят и запоют душевную песню. Иномарка газует обратно, вылезает Дариспан и извиняется, легко получая сестринское прощение. Суть притчи Стуруа в том, что когда мужчины заняты войною, тыл страны превращается в обитель мудрых грузинских женщин, которым нечего делить меж собой и не о чем спорить. А Дариспан лишь следовал вековой морали, что счастье женщины - быть любимой мужчиной. Из плана его ничего не вышло, да и творческие заслуги забыты. "Мир вашему дому", - вновь становясь человеком от театра, желает он залу и, закрывая занавес, риторически вопрошает: "Возможно, и нас все же постигнет удача, или вы считаете, мы так и останемся неудачниками?"
Во многом в этот приезд Стуруа в Москву персонажи обеих его постановок напоминали не столь брехтовских персонажей, сколь взбалмошных героев Эмира Кустурицы. Хотя во многом жизненные обстоятельства южного российского соседа таковы, что Кустурице и не снилось. Главное же: в дни гастролей Театра имени Руставели вся нелепица в отношениях между ближайшими соседями, казалось бы, улетучилась. В залах царил дух подлинного театрального братства. В этом заслуга Международного Чеховского фестиваля.
На вопросы прессы о том, почему он ставит новые и старые грузинские пьесы, Роберт Стуруа ответил, что "ему до смерти надоела репутация интерпретатора Шекспира".