Поделиться
В рассказе о повешенных, о смерти настойчиво слышны смех и радость, и обрыв жизни передан как захватывающий полет санок с горки, как детская зимняя игра. В "счастливой Москве" Платонова, наполненной непрестанной кумачовой радостью, напротив, тоска и беда притаились как тени, почти не различимые в гремящих победных маршах строителей социализма, в веселых фокстротах и вальсах 20-30-х годов. Или запрятались в гардеробе, на вешалках, среди пальто и серых шинелей. Люди появляются оттуда и там же, в темноте гардероба исчезают, оставляя по себе только нескончаемый стук номерков. Этот стук, резкий как выстрелы, становится последним звуком спектакля, и в нем материализуется весь несказанный ужас эпохи. В самом же спектакле его точно и нет.
Cтрашное начало платоновского романа Карбаускис тоже выносит за скобки театрального повествования - в текст программки, где говорится о бегущем с факелом человеке и раздавшемся внезапно выстреле и крике. "Наверное, убили бежавшего с факелом человека... Девочка уснула и забыла все... Но до поздних лет жизни в ней неожиданно и печально бежал безымянный человек - в бледном свете памяти - и снова погибал во тьме прошлого, в сердце выросшего ребенка". Собственно, этот крик мертвого человека, который неожиданно пробуждается в теле и сердце жизнерадостной молодой женщины, многое определяет в новом спектакле Карбаускиса. Его заглавную героиню, потерявшую родителей в первые дни революции и названную в детском доме Москвой Ивановной Честновой, играет актриса Ирина Пегова.
Полнокровную, ренессансную и духом и телом актрису Ирину Пегову теперь с полным правом можно назвать "актрисой Платонова". С тех пор как она появилась в студенческом спектакле Василия Сенина и Аллы Сигаловой "Фро" по платоновскому рассказу, образовалась ее неповторимая интонация, ни на что не похожий звук ее актерской "темы". У Пеговой восхитительный контрапункт жизненной силы, переполненности бытием и одновременно смиренного сознания ненужности, неуместности этой древней силы и красоты в современном мире. Не в ней самой, где-то а пределами ее существа положен предел ее силе, но она знает о неизбежности обрыва. Иными словами - это драма цельности в нецелостном, раздробленном бытии. Актриса от этой "темы" свободна, но ее подспудное клокотание многое определяет в ее актерской поступи, как подземные воды незримо влияют на земной ландшафт.
Кажется, что Карбаускис именно ради этой "пеговской темы" сочинил весь свой спектакль. Радость "социалистического человечества", готовность превратить любовь в неостановимый электрический ток, в постоянную работу машин, в нескончаемое движение шестеренок на благо непросвещенного мира играется у Карбаускиса с какой-то детской, безыскусной простотой. Прекрасная Москва Пеговой в кумачовой шинели, среди алых гвоздик и таких же кумачовых мужских штанов думает вместе со всеми только о том, как превратить энергию любви в полезное для мира горение. Но посередь героического строительства все сильнее разливается косноязычная тоска тел и сердец, не знающих, как и куда себя деть.
Вместе с Пеговой эту тему скрытой, не умеющей выразить себя тоски виртуозно аранжирует молодой актер Александр Яценко, играющий инженера Сарториуса, безнадежно и навеки влюбленного в Москву.
Карбаускис обрывает свой спектакль, как Платонов оборвал свою прозу: костяшки номерков застучали по гардеробной доске, люди растворились в шинелях, там же исчезла веселая Москва, так и не сумевшая найти гармонию между любовью и строительством светлого будущего для человечества.