Поделиться
У него все в порядке с харизмой: обаяние и лидерство, которое в крови, высоченный рост и бархатный баритон. Хоть на обложку гламурного журнала, хоть в президентский совет по культуре, хоть на лучшие концертные площадки мира. Мы говорим с пианистом после его выступления в Екатеринбурге, куда Денис Мацуев приехал с двойной целью: сыграть двухвечерний марафон в филармонии и вместе с известным продюсером Давидом Смелянским объявить, что их третий фестиваль Crescendo пройдет в сентябре этого года в столице Урала. Вечер с Чайковским (два фортепианных концерта) и вечер рапсодий (Рахманинов-Паганини, Гершвин и Лист) в сопровождении Уральского филармонического оркестра дали возможность Мацуеву вновь продемонстрировать феноменальную технику, блеснуть сверхвысокими скоростями. Устроенные им ралли наперегонки с оркестром захватывали дух не хуже "Формулы-1". А джазовая свобода в каденциях классических опусов плюс тихая акварельная нежность в лирике позволили услышать и нечто иное: взрослеющего человека, не чуждого рефлексии.
Российская газета: Денис, в вашей игре прежде всего поражает виртуозность. Это результат какого-то особо напряженного тренинга?
Денис Мацуев: Вы не поверите: сейчас я практически не занимаюсь. А вообще, приезжаю за час до концерта и в артистической играю - думаете, что? Новые произведения учу, на будущее... Я никогда особенно много не занимался, и это не есть хорошо. У музыканта, наверное, должен быть жесткий график занятий, как у Рахманинова, у Рихтера...
РГ: С кем из пианистов прошлого вам было бы приятно оказаться в одном ряду? Кто для вас пример?
Мацуев: Рахманинов... Конечно, это и Рихтер, и Гилельс, и Горовиц, и Клиберн, и Микеланджели, но Рахманинов стоит особняком. Все уходят, а он остается. Он со мной по жизни - его музыка, его записи для меня все. Я очень много читаю, хорошо знаком с его внуком Александром Борисовичем. Не знаю, кто еще в XX веке был так же одинаково велик в трех ипостасях - пианист, дирижер, композитор. У меня будет потрясающий проект в мае: запись очередной пластинки в Люцерне, в доме Рахманинова на его рояле - "Стейнвее" 1925 года.
РГ: Что для вас новое произведение - еще не взятая вершина, непрочитанная книга, непознанная женщина или просто несделанная работа?
Мацуев: Приведу пример с последним несыгранным мной концертом Рахманинова - это Первый концерт. Четыре месяца назад ситуация была: или пан, или пропал, надо было срочно выучить, играть в Париже, и я сделал это за рекордные сроки - за 9 дней. Конечно, я знал эту музыку, но чтобы самому играть - все откладывал. Но вот сыграл первые ноты и понял, что это не просто "познакомился и влюбился", а нельзя от этой музыки оторваться! Я даже ходил с нотами, держал их все время подмышкой, и они меня грели - ну как девушка, которой все время хочется коснуться. Я этой музыкой бредил и играл ее даже во сне. Первый концерт Рахманинова - одно из лучших его творений, он так свеж сейчас, и его так мало играют. А знаете, кстати, почему Горовиц не играл Второй концерт Рахманинова? Потому что в конце тема проходит у оркестра, а не у пианиста. Горовиц не мог быть на втором плане.
РГ: Расскажите о своем участии в президентском совете по культуре.
Мацуев: Мы пока встречались только однажды, обсуждали вопрос о Государственных премиях. А первое заседание будет, видимо, в марте. Это серьезная штука: говорят, что прежние советы приносили большую пользу.
РГ: Нет желания пролоббировать, скажем, закон о меценатстве?
Мацуев: Он лежит уже больше десяти лет. Как вы понимаете, принимать его в России очень опасно. В Америке, Англии, Австрии - одно дело, у нас - другое: многие богатые люди дают деньги на мои фестивали и при этом просят их не упоминать.
РГ: Значит, такие это деньги...
Мацуев: Вообще, если говорить о наших богатых и о том, что происходит во всяких Куршевелях и Сан-Тропе... Я был там и все видел - бывает стыдно за русских, именно из-за таких о нас и складывается в мире негативное мнение. Недавно в Париже смотрю: по французскому каналу показывают мой родной Иркутск. Думаю: боже мой, я там так давно не был! А это был репортаж о бомжах, которые замерзли в 50-градусный мороз. У меня чуть слезы не навернулись, понимаете?
РГ: В наши дни в академической музыке появились фигуры, подающие себя по законам шоу-бизнеса. "Попсовая" раскрутка практически отменила пастернаковское "Быть знаменитым некрасиво". А как вы относитесь к своей популярности?
Мацуев: Мне по барабану - знаменит я или не знаменит. Если вы думаете, что я что-то специально для этого делаю и что мне приятно видеть себя на обложке журнала, то вы ошибаетесь. Но жизнь классического пианиста в новой России так сложна, что невольно приходится быть первооткрывателем в каких-то областях. Я первый классический музыкант, играющий джаз, гоняющий на "Харли Дэвидсон" и делающий много такого, чего с традиционной точки зрения не должен делать. Но мне нравится это сумасшествие, и я играю по этим правилам. Главное, чтобы на первом месте была твоя игра, твоя музыка.
РГ: А сомневаться в чем-либо вам приходится?
Мацуев: Сомнения всегда необходимы, тем более, когда играешь в России.
РГ: Почему именно в России?
Мацуев:
Потому что выступать в России - самое ответственное. Потому что здесь публика загадочная, непонятная, ее труднее завоевать. Если ты русскую публику покорил, то тебе не страшно уже ничего. Я сыграл в Париже, а потом через неделю - в Вологде. Играю и чувствую: что-то не то. Та же программа - "Времена года", "Мефисто-вальс", "Петрушка" - играл все по сто раз, что происходит? Екатеринбургская публика - очень сложная. Всем, кто поедет в Екатеринбург на "Крещендо", я буду говорить: легкого успеха не ждите. Никто вас не будет носить на руках до того, как вы сыграли. То, что я здесь имею успех, тоже не сразу пришло.
РГ:
А почему фестиваль "Крещендо" вслед за Москвой и Петербургом и перед Парижем пройдет именно в Екатеринбурге?
Мацуев:
Здесь филармония, помимо Московской, пожалуй, самая яркая. Здесь чувствуются традиции. Оркестр всегда был хорош, а сейчас просто очень хорош, и Дима Лисс - большой профессионал своего дела. Так что ничего другого даже в голову не приходило.
РГ: Вам нравится жить в нашем времени?
Мацуев: Мне нравится. Но я бы хотел оказаться в 60-х ХХ века. "Оттепель" началась, невероятная эпоха, появились Вознесенский, Аксенов, стиляги, джаз, новое кино, расцвет театра потрясающий! Конечно, я с удовольствием поговорил бы с Рахманиновым, познакомился Чайковским и с Листом, но 60-е! Думаю, что я - оттуда.