Поделиться
Российская газета | Вероника Александровна, в финансовом отношении этот год прошел для вас спокойно? Появились ли сложности с получением грантов от западных организаций после нового закона об НКО?
Вероника Марченко | Сложности появились у самих западных грантодателей. Они теперь должны заполнять лишнюю кучку бумаг. Но проблема не только в том, что сложно оформлять бумаги, - я думаю, у западных фондов хватит ресурсов нанять аудиторов, бухгалтеров, юристов и закидать бумажками все наши заинтересованные службы. Просто у самих грантодателей меняются приоритеты: скажем, в этом году они хотят поддерживать семинары по толерантности, а в следующем - "женское равенство". И если ты не занимаешься семинарами по толерантности или женским равенством, денег тебе не дадут, как ни старайся. Бывают годы, когда у нас все замечательно, а наши коллеги лапу сосут, потому что не попадают со своей темой никуда. А бывает наоборот. Выход тут один: чтобы источников финансирования было как можно больше. А их больше не становится. И денег российского бизнеса в сколько-нибудь значимых объемах в этой сфере нет.
РГ | Но насколько я понимаю, благотворительность, связанная с помощью больницам или детским домам, все-таки развивается.
Марченко | Финансируется то, что доступнее для понимания. Дети - это понятно, это приветствуется и поощряется государством. Еще хорошо за права животных бороться. Спас серого кита - спишь спокойно. А чтобы поддерживать гражданское общество, надо хотя бы понимать, что это такое. Бизнесмены, мне кажется, живут в параллельном мире, и все гражданские инициативы до них доходят с течением времени. Когда-нибудь, безусловно, помогать гражданскому обществу станет престижно. Пока же остается полагаться на их сознательность.
РГ | Ваш фонд пытался получить от российского бизнеса помощь?
Марченко | У нас есть пожертвования от российских граждан и организаций, но от тех, с кем мы знакомы лично. От незнакомых организаций пожертвований почти нет. Если что-то и появляется, то благодаря тем родителям, которым мы помогли. Они у себя в городе идут на какое-нибудь предприятие и просят нам помочь. Но это все равно не те деньги, которые что-то решают. Ни 3 тысячи, ни 10 тысяч рублей нас не спасут.
РГ | Сколько денег вам требуется в год для нормального существования?
Марченко | За год к нам обращаются за помощью около 6-7 тысяч семей военных. Мы инициируем порядка 200 судебных процессов. Давайте считать: 10-30 тысяч долларов в год съедают командировки на судебные процессы во все уголки России, мы ведь летаем и в Хабаровск, и в Южно-Сахалинск. Около 10 тысяч долларов в год - связь: факсы, e-mail, звонки по всей стране - родителям, в суды, в прокуратуру... Еще несколько тысяч - аренда и коммунальные услуги, еще тысяча-две - это конверты и бумага. Конверт сейчас стоит около 8 рублей. Если мы пишем хотя бы две-три тысячи писем в год - посчитайте, во сколько это обходится. Плюс бандероли и посылки семьям погибших, в них литература, законы, нормативные акты, с которыми их никто ни в собесе, ни в пенсионом фонде знакомить не собирается... Дальше остается вопрос зарплат, но он открыт - тут сколько дадут. Но уже даже из тех цифр, которые я назвала, понятно, что 50 тысяч долларов - это минимум, который необходим для того, чтобы что-то делать в течение одного года.
РГ | У вас нет фиксированных зарплат?
Марченко | Нет. У нас нет ни одного сотрудника в штате, мы работаем по проектам, у которых есть бюджет и из которого надо исходить. Один проект закончился, а новый не начался - все на месяц свободны.
РГ | Сколько у вас источников финансирования?
Марченко | В этом году четыре - Институт "Открытое общество" из Будапешта, посольство США по программе малых грантов, Швейцарское Управление по развитию и сотрудничеству. Частично мы также заняты в проекте Европейской комиссии "Инициатива в области демократии и прав человека". Большинство грантодателей с нами знакомы лет десять, и у них не возникает вопросов, кто мы и зачем нужны. А вообще интересный вопрос: откуда у самих-то западных фондов деньги берутся? Их финансируют простые американские или европейские граждане, которых воспитали таким образом, что каждое воскресенье они свои пять долларов перечисляют в какой-нибудь фонд. Это было и у нас в царской России, но после революции за "ненадобностью" отпало.
РГ | Многие боятся перечислять деньги в НКО: разворуют.
Марченко | Пусть те, кто этого боится, придет и поработает в НКО - в выходные, после работы...
РГ | Какова должна быть роль государства?
Марченко | От него никто не требует непосредственно денег, оно должно заниматься другим - поощрять и пропагандировать благотворительность. К сожалению, последнее время оно ее контрпропагандировало в связи с тем, что когда-то нарвалось на махинации, например, спортивных общественных организаций, которые, имея льготы, торговали водкой. Но это была вина государства, которое не смогло их эффективно проконтролировать, а не других общественных организаций. Настоящим благотворительным или общественным организациям государство должно обеспечить льготы, связанные с арендой помещений и с упрощенной системой налогообложения.
РГ | А именно?
Марченко | Сейчас НКО часто выгоняют из помещений в центре города. Государство должно сказать: вот здесь, на этом дорогущем куске земли, у нас будет не казино, а центр по правам человека. На этих дорогущих квадратных метрах снимается та самая социальная напряженность, с которой государство не справляется. В НКО обращаются тысячи людей, которых "послали" в пенсионных фондах, собесах и военкоматах.
Хотелось бы также поставить точку в вопросе налога с прибыли. Сейчас грант считается прибылью, и кто-то из НКО этот налог платит, кто-то нет. Мы платим, чтобы к нам потом не возникало вопросов, хотя на самом деле платить не должны.
РГ | На этом функции государства заканчиваются?
Марченко | Государство должно очень внятно сказать, что благотворительность и общественные организации - это полезно, и нами поддерживается. Причем поддерживаются все организации вне зависимости от того, нравится нам их деятельность или нет.