Поделиться
Теперь с комплексами можно расстаться. На открытии юбилейного сезона Александринка показала "Эдипа-царя", поставленного греком Теодорасом Терзопулосом, и именно "в старинном многоярусном театре". Правда, после реконструкции место традиционного занавеса в нем концептуально и внеисторично занимает головинский суперзанавес к "Маскараду" Мейерхольда, но многоярусность не отменена. Впрочем, и Терзопулоса Валерий Фокин привел к нам не столько из Греции и театра "Аттис", которым тот руководит, сколько из своего Центра Мейерхольда, где греческий режиссер ставил "Персов".
Рано уехавший из Греции в Германию и явно усвоивший брехтовские уроки "Берлинер ансамбля", двадцать лет назад Терзопулос разработал метод постановки греческих трагедий, "изучаемый сейчас в 30 университетах мира", о чем сообщается во всех информационных источниках о режиссере. В России он делал спектакли с Аллой Демидовой, а она в свою очередь принесла огромный успех "Аттису", сыграв на русском языке Гамлета.
Но всего этого мы можем и не знать, а попытаться понять "игры грека". Тем более что было много разговоров про специальный актерский тренинг, на котором работала целая греческая бригада (артисты Александринки сообщали в печати, как сильно они похудели), про новую методологию.
Театральные игры этого "Эдипа" очень незамысловаты. В течение почти двух часов Хор (молодые актеры с набеленными лицами), четко перестраиваясь в шеренги, принимая скульптурные позы и демонстрируя слаженное "синхронное плавание", громко дышат и шепчут, поскольку Терзопулос считает, что "ужас передают дыханием и шепотом". Дыхание слышу, шепот слышу, греческие фразы, которые повторяет Хор, переходя на язык оригинала, понимаю, поскольку они транскрибированы и напечатаны в программке, но никакого ужаса все это мне не передает, а рождает ужасную скуку.
Одновременно с декоративными перестановками Хора из глубины сцены медленно-медленно, на полусогнутых ногах движется невысокий курносый Эдип, тоже набеленный, но одетый в широкие бархатные штаны и халат со стегаными отворотами, в каких русские помещики пили утренний кофе (сценография и костюмы Георгоса Патсаса). Из Москвы специально на эту роль был почему-то выписан Александр Мохов, актер явно не трагедийный, а скорее характерный. Оттопыривая то один, то другой палец, застывая с открытым ртом и выпучив глаза, развернутый к залу только фронтально, Эдип-Мохов произносит текст (перевод Ф. Зелинского). Позже он проделывает на авансцене некоторые нехитрые пластические упражнения, но главная его задача - глядеть в одну точку. Так и происходит: полтора часа его глаза фиксируются на одной точке, так же, как и глаза молоденькой хрупкой Иокасты (Юлия Марченко), годящейся Эдипу в дочки... Оттопыренные пальцы, полагаю, - это некие упражнения по сохранению энергии. И Мохову удается сохранить ее в себе целиком, не передав залу ни одного эмоционального импульса и не донеся ни одного смысла.
Спектакль Терзопулоса сложен из хорошо известных европейских пазлов. Стерильное среднеарифметическое пространство театрального хайтека...
Поскольку этот "Эдип" поставлен к 250-летию российского театра, нелишне вспомнить события двухсотлетней давности, когда просвещенным театралам предстала на императорской сцене девица Жорж в античном репертуаре. И как холодно и неодушевленно оказалось ее великое искусство рядом с "языком сердца" Екатерины Семеновой...
Напрасно Терзопулос терзает нас завываниями хора ("Иврис ати иврис тиссссссссссс...."), монотонным акцентированием согласных в монологах Эдипа, тягучим ритмом и псевдозначительностью происходящего. Получается похоже то ли на театр Кабуки, то ли на японских марионеток, то ли на "Служанок" Романа Виктюка.
Сидя в старинном многоярусном театре, хочется процитировать греческому режиссеру (в ответ на его "дыхание и шепот") строки, написанные П. Плетневым в 1822 году по поводу драматического искусства все той же
г-жи Семеновой: "Не все страсти имеют одинаковый голос. Глубокое отчаяние говорит едва слышимо и прерывисто. Сердечная жалость вопит. Негодование изливается потоком слов. В искусстве надобно следить природу".
Прошло два века...