Поделиться
Ответ на этот вопрос лежит в оценке политического развития постсоветской России в 90-е годы. Избавившись от коммунистического прошлого, страна вступила в манящие просторы свободного рынка. Аналогичный переход в тот же период пережили все страны бывшего Восточного блока. За короткий срок под руководством либеральных правительств был заложен фундамент новых экономик.
Нет нужды напоминать, что с точки зрения социального самочувствия это оказалось крайне болезненным. Волна общественного разочарования привела к падению популярности либеральных партий и правительств и их уходу с правящих позиций на очередных выборах. Такой сценарий характерен практически для всех государств Восточной Европы. Уже с середины 90-х годов к власти там приходят другие силы - бывшие коммунисты, которые к этому времени трансформировались в левые партии социал-демократического толка.
Такой ход событий был вполне закономерным. Но самое интересное здесь другое: левые силы, сформировав свои правительства и заметно смягчив политику либералов, были вынуждены продолжать многое из того, что осуществлялось их политическими оппонентами. Ни о каком повороте назад к коммунистическим реалиям речи нигде не велось, потому что никакого реванша просто не могло быть в принципе. Люди хотели избавиться от очевидных издержек форсированного либерализма, но при этом никогда не согласились бы вернуться в недавнее прошлое.
Cитуация в России поначалу была похожей. К середине 90-х годов ожидания, основанные на восторженном восприятии либеральной политики, пошли на нет. Общественные симпатии повернулись к оппозиционным силам, где "первую скрипку" играла правопреемница КПСС - КПРФ. Такой расклад зафиксировали итоги парламентских выборов-95, где коммунисты праздновали успех. Казалось бы, до триумфа на президентских выборах 1996 года им рукой подать.
Однако, как известно, победы левых сил не состоялось. Раскрученная политтехнологами "угроза реставрации" коммунистических порядков стала пугалом, остановившим левых на самом пороге власти. Теперь, десять лет спустя, можно смело утверждать, что никакого крутого разворота назад, в случае своей победы, верхушка КПРФ сделать бы не смогла, да и не хотела. А то, что КПРФ непременно осуществила бы, так это отказ от жесткого либерального курса, перенапрягавшего социальный организм страны, чего, собственно, и желало российское общество.
В результате в 1996 году естественный ход политического развития России был нарушен, а нереализованные общественные ожидания подверглись неизбежной радикализации. Это отразилось и на структуре левого движения, которое лишилось возможности трансформироваться в современные партии, и не стало полноправной частью властной конструкции. В этом заключается принципиальное отличие российского пути от той же Восточной Европы, где левые правительства, после пребывания у власти, израсходовав кредит доверия, вновь уступали место либералам и консерваторам. Там заработал так называемый механизм маятника, позволяющий реально учитывать настроения, превалирующие в обществе, и сохранять баланс основных сил как залог устойчивости развития государства в целом.
В России же политический маятник был искусственно приостановлен в крайней правой точке своей траектории - у власти остались те же либеральные силы, приступившие к дальнейшему продвижению своего курса. При этом "зеленый свет" получило бурное развитие олигархической модели государственного устройства. В результате функции реальных политических сил стали выполнять олигархические кланы, серьезно влияющие на формирование парламента, состав правительства и др.
Такой тип развития неизбежно усиливал общественное недовольство, градус которого к концу ельцинского периода критически возрос. Либеральная политика в глазах российского общества стала по-настоящему дискредитирована. Поэтому в 2000 году всеми элитами хорошо осознавалось, что население было уже не в состоянии принять в качестве лидера фигуру сугубо либерального покроя.
Однако произошедшая смена власти не могла привести и не привела к левому повороту - инерция оказалась слишком велика. Тем не менее коррективы были неизбежны, и основной вектор президентских усилий сконцентрировался именно на преодолении деформаций предыдущих лет. В первую очередь это коснулось укрепления государства, разделения бизнеса и власти. Сегодня уже можно говорить о реальном достижении этой цели, о переориентации политики на потребности широких слоев общества.
Следующим этапом становления общественной модели является придание ей устойчивости. Нельзя считать перспективной ситуацию, когда в качестве скрепляющего элемента властной конструкции выступает лишь институт президентства. Стабильность страны требует такой политической системы, которая в состоянии реализовывать различные общественные интересы. Для ее становления необходимы изменения политического ландшафта с выделением системообразующих сил правой и левой направленности.
В России уже действует крупная партия, научившаяся выражать консервативные настроения, характерные для части нашего электората. Речь идет о "Единой России", чьи преимущества видятся в более внятном освоении консервативных ориентиров, преодолении излишней аморфности, а не в расширении арсенала разнообразных политических акцентов. Но оптимизация "Единой России" не решает всех проблем. Сегодня на повестке дня - ответ на затянувшиеся ожидания значительной части российского общества, неудовлетворенной своим положением в новых условиях. Осуществление национальных проектов в наиболее чувствительных сферах жизни стало важным шагом навстречу именно таким ожиданиям.
Следующим шагом со всей очевидностью должно стать появление левой политической силы, способной аккумулировать подобные ожидания и выражать их в политической практике. Отсутствие на политическом поле такого объединения ставит под сомнение устойчивость существующей конструкции власти, создает благоприятный "климат" для радикализации недовольства (вспомним участие на московских довыборах в Государственную Думу Квачкова, обвиняемого в покушении на убийство Чубайса). Поэтому намерения части российской элиты приступить к структурированию левого фланга следует оценить как крайне актуальные.
Наконец заметим, если десятилетие назад политическая траектория России не была бы искусственно нарушена, то, возможно, сегодня, как и в странах Восточной Европы, на власть у нас могли бы вновь претендовать либеральные силы. Но история распорядилась по-другому. Сейчас широкие слои российского общества ожидают не победного шествия либералов, а полномасштабного становления припозднившегося левого проекта. Реализуя этот давно сформированный общественный запрос, нынешняя российская элита должна исправить ошибку десятилетней давности. Она обязана окончательно вернуть естественность политическому развитию страны, устранить эрозию левого фланга, где на первых ролях оказались те, кто ориентирован в прошлое, или откровенные маргиналы. В этом заключается главное содержание текущего политического момента в России.