Поделиться
За эти трудные три года театр пережил два пожара, кочевал по Москве, стране и миру, выпускал свои премьеры на чужбине, по дороге потерял некоторых из своих звезд. Но и приобрел звезд новых, с которыми Москве еще предстоит познакомиться.
Театр старый, любимый. "Ему скоро сто лет, - рассказывает художественный руководитель оперной труппы Александр Титель. - Его основали Станиславский и Немирович-Данченко. Это был последний театр Мейерхольда. Здесь дирижировал Самосуд, рисовали свои декорации Волков и Дмитриев, здесь, даст бог, выйдет "Евгений Онегин" Давида Боровского. Спектакли ставили выдающиеся режиссеры Баратов, Туманов, Златогоров, Михайлов, Фельзенштейн, Купфер... Это один из крупнейших театров страны, в котором работают почти тысяча человек"...
1 сентября праздничными гала-концертами театр начнет новую жизнь. А музыкальная Москва, лишившаяся за последние годы исторического здания Большого театра и с трепетом ожидающая закрытия на ремонт Большого зала консерватории, утешится появлением музыкально-театрального комплекса, какого пока у нас не было. Для сравнения: территория музыки с 14 тысяч квадратных метров увеличилась почти до 40 тысяч. В театре возникли четыре балетных и два оперных класса (напомним, что прежде оперы репетировались в фойе). Уже показала первые спектакли Малая сцена.
Рассказывает генеральный директор театра Владимир Урин:
- Девять лет назад мы решали вопрос: каким будет театр? Можно было строить его "под себя" - как часто делают режиссеры и хореографы. Но мы выбрали другой вариант: делать театр европейского уровня. Надо же думать и о тех, кто придет после нас, чтобы им тоже было удобно работать. Закулисная часть не выдерживала никакой критики: костюмерные, постановочные цехи, склады - все было в ужасающем состоянии, репетиционных помещений не было вообще. Поэтому наша вторая задача - сделать работу театра комфортной. Нужны условия не роскошные, а нормальные. И третья важная проблема: ведь это городская усадьба графов Салтыковых, у нее замечательная история. И надо сохранить ее дух. Чтобы не получился новодел в худшем смысле этого слова...
Мы проходим по бесконечным коридорам, где с непривычки легко заблудиться. Директор гордится целесообразностью размещения всех служб театра:
- Вот Малая сцена - а рядом репетиционный зал, вокальные классы. Через стенку - зона Большого зала. Внизу - зрительская зона. А там - мастерские. Эту целесообразность мы заложили в проект. Сейчас важно этот дом обжить, чтобы в нем появилось то тепло, которое было в театре прежде.
Российская газета: А как предполагается использовать Малую сцену?
Владимир Урин: Здесь могут идти вещи, которые вряд ли соберут Большой зал на 1100 мест - а сотня-другая ценителей барокко или современной оперы и балета всегда найдутся. Мы для них сможем создавать спектакли, какие раньше у нас не шли, использовать формы, прежде недоступные. Возникает иная занятость труппы, иная насыщенность работы. Малый зал трансформируется в зависимости от постановочных идей: это может быть амфитеатр, а можно окружить сцену зрителями. Декорацию легко подвесить в любом месте пространства, можно по-разному размещать кресла. В этом зале разместятся от 50 до 250 зрителей.
Директор показывает одну из новинок театра - атриум, целую городскую площадь под стеклом. Ее можно использовать для выставок и корпоративных мероприятий, но мечту ставить здесь спектакли и давать концерты придется отложить - мраморный пол и конструкция потолка таковы, что акустика никуда не годится. Так что это - программа на отдаленное будущее.
РГ: Как изменилась зрительская часть театра?
Урин: Мы и здесь пытались создать максимальные удобства. Покупая билет, вы можете зарезервировать место на нашей подземной автостоянке. Поставили машину - и на лифте поднялись в фойе. Есть лифты для инвалидов. Рассредоточены гардеробы и буфеты - чтобы не было очередей. В Большом зале - удобные кресла и большое расстояние между рядами. Но поэтому немного уменьшится число мест: было 1390 - станет 1150. Зато увеличена оркестровая яма. И ложи архитектурно замкнуты с ямой, что должно улучшить акустику.
РГ: Не было соблазна заодно ввести в театре принципы контрактной системы?
Урин: Хотя жизнь подталкивает к этому, мне как директору не хотелось бы. Все наше руководство в этом едино: мы - репертуарный театр-дом, театр-труппа. Мы не хотим объявлять на каждый спектакль "тендер", потому что исповедуем другую театральную веру. Не хотим работать "проектами" (поставили - сыграли - забыли), не хотим переносить на нашу сцену из-за границы отыгранные там спектакли пятнадцатилетней давности. Хотим быть театром, который имеет своих звезд, ими гордится, на них ставит. Будут и приглашенные люди - так, приедет из Германии Джон Ноймайер ставить "Чайку" по Чехову. Но костяк - наш, и лицо театра - наше. Мы не хотим терять счастье видеть, как артисты, пришедшие сюда новичками, становятся мастерами мирового уровня. Как Ольга Гурякова, как Хибла Герзмава. Конечно, время диктует другой режим работы: не 2 - 3 спектакля в год, как раньше, а 5 - 6, от академических до экспериментальных.
...Сейчас в театре идет доводка оборудования. Техника сложная: все на электронике. Этот процесс всегда долог и рискован: любой сбой грозит срывом спектакля, нужна подстраховка. После первых гала-концертов театр, как всегда в таких случаях, возьмет паузу для обкатки новых технологий. Поэтому о планах директор говорит с оговоркой:
Урин: Я мало верю, что искусство - дело техники. Иной раз бесшумно опущенный на веревке штанкет, как это было в XIX веке, лучше гудящей лебедки. Без современной техники не обойтись, но не в ней секрет успеха.
РГ: И все же когда мы увидим первые спектакли на Большой сцене?
Урин: Если все будет в порядке, надеемся в сентябре показать премьеру "Травиаты" в постановке Александра Тителя - ее уже видели в США и в Екатеринбурге, но не видели в Москве. В начале ноября, надеюсь, сыграем и премьреу балета "Золушка" в постановке Олега Виноградова и со сценографией Валерия Левенталя, за пульт встанет Феликс Коробов. В январе Александр Титель выпустит "Евгения Онегина" - это будет последняя работа художника Давида Боровского. К январю наберем нормальный рабочий ритм.
О новых возможностях комплекса увлеченно рассказывает Александр Титель.
РГ: Главная ваша новинка - Малая сцена. Что она вам даст, какие возможности?
Александр Титель: На московских оперных афишах в основном - XIX век. Иногда - Моцарт. Но есть масса сочинений эпохи Возрождения - когда и зародился оперный театр. Есть Монтеверди, Перселл. Надо осваивать материк барокко. В ХХ веке есть сочинения на восемь, двенадцать музыкантов - у Бриттена, к примеру. То есть в этом зале может быть представлено все, что требует оркестра не более 30 человек. Рамо, Люлли - теперь наши авторы. Эта сцена станет местом для забытой или никогда не шедшей музыки. И она же - место для эксперимента: режиссерского, сценографического. Для пробы молодых артистов, дирижеров, режиссеров. Малая сцена - место, где мы можем рисковать. Я хотел бы, чтобы там ставили разные режиссеры: Женовач, Каменькович, Крымов, Бычков, есть и зарубежные имена... Владимир Кобекин отдал нам свою оперу "Гамлет". А пока мы на этой сцене отметили два юбилея: Моцарта и Шостаковича - там уже идут "Так поступают все" и "Москва - Черемушки", спектакль, в котором заняты как студенты моего курса, так и молодые артисты театра.
РГ: А как будет складываться жизнь на Большой сцене?
Титель: У нас есть огромный репертуар, отложенный на время реконструкции, - теперь нужно вернуть к жизни целую обойму опер: "Эрнани", "Богема", "Золотой петушок", "Кармен", "Мадам Баттерфляй", "Любовный напиток" - все то, что любит публика. Мы списали только старую "Иоланту". Зато, возможно, возобновим "Севильского цирюльника" в постановке Станиславского. Вместе с французами поставим "Пеллеаса и Мелизанду", оперу Дебюсси с Марком Минковским за пультом. Пойдет, наконец, наша новая "Травиата", а в более дальних планах - "Майская ночь" Римского-Корсакова, "Русалка" Даргомыжского, "Енуфа" Яначека...
РГ: Какие технические новинки появились на Большой сцене?
Титель: Плунжерный пол. Плунжера могут подниматься и опускаться и таким образом дают конструктивную основу для любых фантазий постановщиков. При этом не хотелось терять поворотный круг: без него нам пришлось бы отказаться от таких спектаклей нашего репертуара, как "Фауст", "Отелло", "Богема", "Эрнани". Но надо считаться и с балетом, который не хочет танцевать ни на круге, ни на плунжерном полу. Так возникла идея трех полов: плунжерный, балетный и третий - с кругом. Наш главный художник Владимир Арефьев придумал, как рационально расположить цехи, чтобы подача декораций шла как на конвейере. Вообще вклад Арефьева в создание проекта и его реализацию трудно переоценить. У нас фактически есть и четвертый пол: большой карман сцены, где все декорации можно установить заранее, стоит на подвижных фурах, и их можно просто выкатить на сцену. Но мы не упиваемся техническими возможностями, и никаких плясок племени мумбо-юмбо по этому поводу не будет. Наши интересы те же: музыка, артисты и содержание, которое удается - если удается! - во все это вложить. Но иметь хорошую технику, свет и возможности для репетиций - тот джентльменский минимум, который необходим современному театру.
РГ: Новые технологии - новые проблемы. А если откажут во время спектакля?
Титель: Проблемы с отказами сценической техники постоянно возникают в самых оснащенных театрах мира. Многие из них для подстраховки даже делают ручные аналоги - чтобы не сорвать спектакль. Новые технические возможности сегодня активно провоцируют оперу. И, конечно, мы не останемся в стороне от этого процесса.