Поделиться
Выбор российских партнеров по музицированию также свидетельствовал о нетривиальном подходе британского мэтра к канонам исполнительства, поскольку, освоив заветы старинных трактатов и внедрив их в собственный коллектив London Classical Players, а потом и в ведущие оркестры мира - от Филадельфийского симфонического до Гевандхауза и Венского, маэстро среди множества желающих выбрал именно рудинский оркестр, казалось бы, не тяготевший к исполнительской эстетике аутентизма. Сэр Норрингтон с безошибочным музыкантским чутьем оценил потенциал этого коллектива, способного экспериментировать на разных территориях: от аутентизма до авангарда и джаза, не теряя при этом чувства ответственности. Именно поэтому маэстро, возглавляющий сегодня знаменитую Camerata Salzburg и оркестр Штутгартского радио, специально вернулся в Москву, чтобы сыграть с Musica Viva. Оксфордский питомец и английский лорд, созданный творить парадоксы, опрокидывать устоявшиеся представления и утверждать при этом традицию, Норрингтон и на этот раз собирается перевернуть наши представления о звучании 2-й симфонии Шумана и моцартовских фрагментов "Идоменея", а также открыть с Александром Рудиным никогда не исполнявшийся в России Концерт для виолончели с оркестром шумановского современника Роберта Фолькмана. Встречу с обозревателем "РГ" сэр Норрингтон, разумеется, тоже обставил в виде неформального действа, сочетавшего щемящий фон малеровской музыки с помпезным видом на Кремль из окон балчугского номера и с собственными рассуждениями, парадоксально сталкивавшими рацио, иронию и сентиментальность.
Российская газета | Какие ассоциации у вас рождает этот вид из окна?
Роджер Норрингтон | Ощущение необычное. Слишком красиво. Я совершенно не представляю, что происходит внутри Кремля: может быть, там солдаты или КГБ? А вокруг такая невероятная красота: Москва-река, собор Василия Блаженного. Я захотел приехать сюда снова, потому что у меня были самые лучшие впечатления от моей предыдущей поездки четыре года назад: особенно от Musica Viva. Это совершенно особый оркестр. Посмотрим, какой прогресс у нас будет в творческих отношениях.
РГ | В прошлый раз вы изумили Москву своей трактовкой Мендельсона, на этот раз привезли симфонию Шумана. Какие аспекты его музыки вы хотите впервые открыть нам?
Норрингтон | Как вы понимаете, мне знакомы и другие имена в области музыки: Чайковский, Малер, Бетховен. Почему я выбрал Шумана? Это мощная и очень богатая музыка, которая очень меня увлекает. Кроме того, мне хотелось попробовать ее исполнить с Musica Viva в историческом плане.
РГ | За последние годы у Musica Viva как раз появились исторические инструменты. Вы планируете использовать старые инструменты или будете исполнять с современным составом?
Норрингтон | Я посмотрю, какие инструменты нам могут подойти, но для меня это не имеет особого значения. Главное - это манера игры, проникновение в музыку, в ее суть. Современные инструменты до той же степени могут быть историческими: например, скрипка. Ведь часто это инструмент, который сделан давно, но мы воспринимаем его как современный, с современным звучанием. Моя цель - раскрыть в современных инструментах их исторические черты.
РГ | Вы были у самых истоков исторического, аутентичного движения в Европе, которому сейчас исполняется уже почти полвека. Какой главный опыт аутентизма?
Норрингтон | О, нам уже почти 50 лет? (Восхищается солидной цифрой.) Могу сказать, что если в 60-70-е годы в среде аутентистов шел процесс поиска, скажем, темпов, в которых следует исторически верно исполнять музыку, то теперь все эти открытия уже сделаны и применятся на практике. Причем сегодня любой европейский оркестр может исполнить аутентичную интерпретацию с современными инструментами. Самое главное, чтобы эти открытия не остались уделом только маленьких составов со специализацией.
РГ | Вам часто приходилось иметь дело с рукописными нотами. Как отражается в них личность композитора? И действительно ли манускрипты Моцарта написаны практически без помарок?
Норрингтон | Это легенда! Даже Моцарт не писал без помарок и без исправлений. Все, что я видел, имеет пометки. Впрочем, вдова Моцарта Констанца распродала после его смерти все небольшие рукописи, потому что слишком нуждалась в деньгах. Вот, может быть, в тех текстах, которые ушли, не были видны исправления? (Хитро смеется.)
РГ | В Год Моцарта активизировались исследования, связанные с его именем. Но не удалось даже доказать, принадлежит ли Моцарту его череп, выставленный в музейной витрине? Следует ли считать, что Моцарт сегодня - это изученная, "твердая" культурная величина, или возможны еще открытия?
Норрингтон | Возможности я никогда не отрицаю. Как играть Моцарта и как найти манеру, которая применима ко всем произведениям, принадлежащим его перу? За последние тридцать лет мы открыли много нового: выяснили наконец, в каких темпах нужно играть эту музыку, определились с длительностями нот. Существует разный подход к интерпретации музыки: романтичный - через тайну личности Моцарта. Но лично я не ищу загадочности в персонаже. Я читаю грамматику нот: фразировку, значки, потому что именно через эти значки, мне кажется, и проявляется гений Моцарта.
РГ | Когда вы привезете в Россию обещанного Чайковского?
Норрингтон | Когда-нибудь! Я уже сделал запись Чайковского со Штутгартским оркестром. Звучит замечательно.
РГ | Конечно, без оркестрового вибрато? Музыканты не сопротивляются, что вы лишаете их такого выразительного приема?
Норрингтон | Я работал и с лейпцигским Гевандхаузом, и с амстердамским Концертгебау, в Берлине, в Финляндии, в Америке, в Париже - и нигде проблем не возникало: они всегда готовы мне подарить неделю. Наверное, если бы я весь год с ними так работал, они возмутились бы. Но им очень нравится так играть. Сейчас уже забыли, что раньше все оркестры в мире играли только так - без вибрато. Лишь в 1940 году появился первый диск Венского оркестра, где струнные играют на вибрато. Например, при Чайковском в России вибрато вообще не играли, так же как и в Америке, в Англии, во Франции. И великий Малер никогда не слышал оркестра с вибрато. Вот послушайте, как я записал его симфонии с оркестром Штутгартского радио. (Ставит Adagietto, четвертую часть Пятой симфонии Малера, широко известную по кинофильму "Смерть в Венеции".) Вот звучание музыки Малера без всяких прикрас, без ретуши, прямо в сердце. Это не медленно, это поется, распевается. Это песнь любви Малера и Альмы. Слышите, как это звучит? Это красота и невинность. Здесь нет современного грима. Это не Голливуд.