09.03.2006 02:00
    Поделиться

    8 марта актеру Андрею Миронову исполнилось бы 65 лет

    Фото автора.За свои 46 лет Миронов прожил 460! Жизнь на сцене и в кино вобрала в себя очень разные трагические и счастливые судьбы - Холдена Колфилда, Жадова, Лопахина, Всеволода, Фигаро.

    Его место на сцене и на экране никем не занято. Зияет огромная темная пробоина.

    Он родился, можно сказать, в театре. Днем мама его - Мария Владимировна Миронова - играла в Московском театре миниатюр. Схватки начались сразу же после спектакля. Марию Владимировну успели довезти в знаменитый роддом им. Грауэрмана на Арбате, где она в 22.30 родила сына.

    Отец Андрея, знаменитый артист Александр Семенович Менакер, был человеком с сильным характером и большим чувством юмора.

    На свет Андрей появился 7 марта в 22.30 минут, но отец уговорил дежурный персонал роддома изменить дату рождения на 8 марта. "Я хочу сделать подарок не только супруге, но и всем женщинам страны", - пошутил Менакер.

    Но впоследствии это оказалось правдой. Андрей Миронов - любимец женщин, всенародный кумир - был мечтою миллионов девушек, которые ревниво следили за его романами с актрисами. Он улыбался с экранов и обложек доброй половины всех советских журналов. Называли его "Андрюша" и влюблялись в него безоглядно и беззаветно.

    Весной 1941 года в храме Вознесения Андрея крестили. Конечно же, это делалось тайно, поскольку такая информация могла помешать карьере его известных родителей, а также крестным отцу и матери. А крестным у Андрея был не кто иной, как знаменитый Леонид Утесов, дядя Леня. Это Андрей рассказывал то ли в шутку, то ли всерьез, что именно Утесов, заметив хохолок на Андреевой макушке, произнес: "Нашего мальчика при рождении Господь в темечко поцеловал. Будет музыкантом и артистом". И действительно, со школьных лет Андрей, помимо знаменитого театрального школьного коллектива, увлекался джазом. Он прекрасно имитировал трубу, а на школьные вечера приносил потрясающие пластинки известных джазовых музыкантов. Классный руководитель Андрея Надежда Георгиевна Панфилов, была страстным театралом, любила Островского, ставила школьные спектакли, давала Андрею главные роли, поднимая его авторитет среди ребят. Однако это не всегда помогало. Пухленький розовощекий Андрей не вызывал симпатий и потому, как рассказывали, не всегда был верен мальчишескому завету: когда ешь, поделись с товарищем. Андрей часто жевал на переменке, отойдя в уголок, а потом, насытившись бутербродами с бужениной, мог очень активно кричать, визжать, словно давая понять ребятам, что он такой же, как все. То, что он не такой, проявилось в марте 1953 года.

    После смерти Сталина школа была в трауре. Видимо, ощутив поддержку друзей родителей, - а дом у них был шумный, приходили разные известные люди, и, пожалуй, кто-то из них неблагозвучно отозвался об Иосифе Виссарионовиче, то ли некоторых ребят, которые кричали: "Сталин умер, ну и ... с ним!", - Андрей неожиданно запрыгнул на бюст Сталина, стоявший в коридоре на тумбочке, обернутой черным крепом, и, размахивая руками, что-то кричал, типа: "Караул, ура!" Он был моментально снят преподавателем труда и отведен в учительскую. Огласки это выступление не получило - опять родители погасили назревающий скандал, сваливая все на возраст сына. Но именно после этого неприступная Мария Владимировна разрешила одноклассникам чаще бывать у них дома.

    А потом уже Мария Владимировна пару раз выступила с Менакером на школьном вечере. Рейтинг оценок Андрея в классном журнале значительно вырос, а мальчишки почти перестали его обижать. Он не любил занятия физкультурой. В отместку за то, что мало бывал в спортивном зале, ловкие и проворные одноклассники, когда Андрей приходил на каток "Динамо", всякий раз сбивали его, поскольку просто завидовали: они-то - на "снегирях", привязанных к валенкам, а он один из первых катался на дорогих "дутиках". И коньки были неустойчивые, и Андрей не так уж хорошо катался, но форсить ему долго не пришлось. Получив изрядно тумаков, Андрей перестал ходить на каток, предпочитая проводить время с друзьями у себя дома, слушая хорошую музыку.

    Учился Андрей Миронов в 170-й московской школе. Я был классом пониже. Но мой брат очень много рассказывал об этом непохожем на других парне из культурной московской семьи актеров Марии Мироновой и Александра Менакера. Эта школа и сейчас стоит на прежнем месте в глубине старых дворов, выходящих сразу на три улицы. Семья Андрея жила на Петровке, в доме постройки 30-х годов. Вход в его парадное был со стороны Рахмановского переулка.

    Рассказывают, что в квартире у Андрея собиралась шпана из Столешникова, Дмитровского переулков, ребята из старших классов, которые получили всероссийскую известность, - писательница Людмила Петрушевская, драматург Эдвард Радзинский, режиссер Марк Розовский. Многие были постарше Андрея, но его всегда с детства тянуло на взрослых друзей, к людям из мира литературы, театра, кино.

    Поначалу у Андрея не было положительного обаяния: сказывалось обучение в школе. Одноклассники его недолюбливали. Он был высокомерен, заносчив, презрителен к окружению, имел все, о чем тогда мечтали многие, - импортный прикид, стильную обувку, авторучки. Сказывалось воспитание матери Марии Владимировны: она считала, что сын - ее собственность - исключительная персона и обращение с окружающими его недостойно. Конечно, она мечтала, чтобы Андрей стал актером, но в это совершенно не верила и требовала от сына, чтобы он поступал в Институт международных отношений. Андрей легко и неожиданно был принят в театральный втайне от родителей, когда они были на гастролях. И тогда Мария Владимировна стала утверждать обратное: я знала, что путь Андрея -только туда, в театр, и никуда больше.

    Андрей всегда повторял мысленно слова философа Николая Федоровича Федорова: "Молитва - вот начало искусства, которое состоит в создании Богом человека через самого человека". Он каждый вечер молился своему списку святых - делал это на подмостках своего "храма", молился и объяснялся в любви Островскому, Гоголю, Грибоедову. Чехову, Брехту, Бомарше... А также - жизни, солнцу, времени, звездам, зрителям - всему мирозданию.

    После института по наитию играл сложные роли, точно и правильно. Как это получалось, знал один Бог. Прямо как в песне: "Веди, Буденный, нас смелее в бой". Андрей Миронов не хлебнул ни голода, ни холода, жизнь в детстве и юности была легка и сладка. Однако он каким-то неведомым путем набрался и отрицательного опыта, эмоций, будто у него прошло несчастное детство, ибо в искусстве считалось, что особенно ценен тот, кто поборол трудности. Но нравственные противоречия со средой у Андрея остались. Это я заметил, когда Андрей раздевался в театре. В те времена гардеробщицы помогали элите и, естественно, ему, молодому гению, одеваться и раздеваться. Неуютно ему было. Он ведь был значительно моложе и Менглета, и Папанова, да и Ширвиндта. Пушкин тоже творил в полном достатке, но с разладом в душе!

    Когда репетировал свои пьесы, работал и театральным художником, и осветителем, и костюмером, и администратором. А потом как в омут кинулся в режиссуру. Я присутствовал на его репетициях. Даже наблюдать за ним и фотографировать было огромное напряжение. Он постоянно двигался, и я удивлялся его выносливости, когда он постоянно менял свое место нахождения. Сейчас в зале, через секунду - в осветительной ложе, через секунду - на сцене. Если ему и приходилось сидеть за режиссерским столиком несколько минут, то от него исходили такие мощные волны электричества, что любая репетиция по напряжению превращалась в генеральный прогон. Сама же премьера его режиссерской работы становилась для Миронова жизненно опасным процессом. Он стоял в зале, спрятавшись в дальнем проходе, за портьерой, весь в напряжении, как бы играя за всех исполнителей на сцене, в надежде, что телепатически сможет передать часть своей энергетики и трактовки актерам. С такой же отдачей он работал на эстраде - все по высшему счету, как на премьере, - отрывки из спектаклей, музыкальные номера, ответы на записки. Были небольшие паузы только для того, чтобы сменить мокрую сорочку и вновь предстать перед зрителем элегантным Андреем Мироновым.

    С появлением Андрея на сцене и на экране у зрителя оттаивала душа и появлялась надежда. "Не пропадем, друзья, - бывало произносили его уста на пикнике с друзьями. - Жизнь коротка, но не бесконечна. Давайте не относиться к смерти слишком серьезно..."

    Его улыбка всегда помогала и помогает сохранить человеческое выражение лица, когда обрушившиеся на нас беды и пакости грозили исказить наши лица гримасами злобы, страдания и вражды.

    Во время телевизионной встречи в Останкино Андрея Миронова спросили, что бы он пожелал своим поклонникам. Ожидали, что великий артист отшутится. Скажет вроде: "Любви, счастья, удачи, чувства юмора..." Но Андрей помолчал и очень серьезно ответил: "Я желаю вам быть порядочными людьми".

    А время было застойно-разгульное, и подобное было произнесено как приговор.

    Сыграв ведущие роли мировой классики, о которых даже хороший драматический артист мог только мечтать, Андрей впоследствии настолько полюбил театр, что хотел собою заполнить его весь. Играя в спектаклях "Над пропастью во ржи" и в "Клопе", Андрей уже имел внутреннюю свободу и поднялся на ступеньку иной гражданской позиции - он стал героем, и горящие глаза его, особенно когда обращался в зал, аккумулировали бешеную энергетику актера. В спектакле "Над пропастью во ржи" Дж. Сэлинджера он играл широко растопырив руки, в невероятно красной кепке, привезенной родителями из заграничной поездки. По своей роли он не давал детям случайно свалиться с откоса. Его Холден Колфилд влюбил в себя не только Салли Хейс. Казалось, они были созданы друг для друга. Так потом оказалось в жизни. Был ненасытен в любви. Если любимая поступала "не по нем", рассказывала Егорова, в нем играла кровь "Ивана из Тамбовской губернии", чисто по-мужицки бил бабу наотмашь, потом "прости", "извини", "это у меня случайно получилось, я не хотел ударить, я тебя ревную сильно..." Только в России говорят: бьет - значит любит.

    Потом был звездный час Фигаро.

    Я пришел к нему в театр сделать фотосъемку для журнала "Театральная жизнь".

    - Андрей, а можно попросить тебя встать вот сюда?

    -А, собственно, почему это вы со мной на ты?

    - А как мне тебя называть, если ты - Шмага и Витя Малеев?

    И я сказал, что учились мы в одной 170-й школе, я был классом помладше, но помню наш драмкружок и его роли в "Без вины виноватые" Островского и В. Носова "Витя Малеев в школе и дома".

    - Никогда не подумал бы. Вы же очень молодо выглядите. - Обмяк, рассмеялся, удивился. - А что еще помнишь?

    - Я помню все, - говорю. - Это ты нас не замечал, которые были помладше. Я же жил в доме 18, напротив.

    - А, я знаю ваш дом. Он аварийный. Мы часто приходили в гости в этот дом.

    - А не к режиссеру М. Лейну случайно? Так он жил в нашей квартире.

    Опять рассмеялся:

    - Мир тесен. Но был у вас всего пару раз. С отцом. Лейн собирался ставить родителям программу с использованием мальчика - меня.

    Мы отвлеклись. И поскольку у нас было немного времени до его выхода на сцену, я объяснил Андрею план съемки на ближайшие дни. Хотелось охватить многое - театральный быт, репетицию, игру на сцене. С Андреем сложно было. Он сопротивлялся, часто протестовал, спорил, командовал, ничего у меня с ним не получалось. Бог помог: встретил Валеру Плотникова, фотографа, который удачно работал с Мироновым.

    - Валерка, как ты его снимаешь? Андрей же неуправляемый совершенно.

    И тогда Валера сделал жест, как выжимают мокрое белье:

    -А я вот так с ним, вот так.

    Начал поступать по совету коллеги. И на съемках мы поменялись ролями, командовал уже я: встань там, повернись, сядь, переоденься. Привыкший подчиняться режиссерам в кино, Андрей беспрекословно выполнял все мои команды и, только когда я вошел было в раж, стал кажется, орать на репетиции, Андрей остановился и спросил меня виновато: "Почему ты на них кричишь?"

    - Я не кричу, - оторопело сказал я. - У меня просто голос такой громкий.

    А когда сам-то он в раж входил... Было это на репетиции спектакля "Тень" Евгения Шварца. Молодой актрисе показывал, как надо дать оплеуху и, увлекшись, сам неожиданно сильно врезал актеру... Опешил, остановился, рассмеялся, а потом бил опять... Вот таким я его помню, таким люблю.

    У Андрея соскочил шарф. Я попытался это ему сказать, но он понял, что у меня замечание к его репетиции. Остановился:

    - А... Что, что-то не так, скажи?

    - Да нет, шарф свой поправь.

    Мне показалось - расстроился. Андрей был очень чувствителен на замечания со стороны. Съемки заканчивались, и как-то после спектакля я зашел в гримерную. Только что на сцене его Фигаро интриговал, лицедействовал, притворялся, пел. Сейчас - другой человек, Андрей Миронов, сидел очень усталый, с расстегнутым воротником мокрой рубашки. Одна рука была заброшена на спинку стула, другая свисала. Глазами дал понять: "Сейчас не снимай".

    - Тогда один вопрос, Андрей. Что для тебя главное в жизни и на сцене?

    Махнул рукой, быстро поднял подборок и глазом проговорил:

    - Нужно просто выражать своей игрой все, что тебя волнует в жизни. Надежды, чаяния человека, радость и боль его. Тогда зритель верит и испытывает то же, что и сам актер. Это, пожалуй, и есть главное.

    Потом иронично и грустно улыбнулся. Но я уже эту улыбку щелкнул - аппарат же лежал рядом. Потом задал, казалось, формальный вопрос, но с подковыркой:

    - Каких ты не любишь зрителей?

    - Люблю всех, кто пришел к нам в театр. А в людях не люблю фальшь и цинизм. Работать и жить интересно со сложными людьми.

    - Ты сегодня шесть раз выходил на бис. Что значит для тебя слава?

    - Слава - это один из моментов жизни. Это не предмет разговора. Если человек живет на волне своей известности, ему надо менять профессию. Слава - это то, что заставляет тебя быть внутренне дисциплинированным и не давать себе спуску. Я просто популярен благодаря фильму "Бриллиантовая рука". Но очень хочу сыграть своего главного героя. Я еще почти ничего и не сыграл... Я же почти ничего не сыграл...

    - Но ты очень устал. До свидания.

    Я помню его пожатие руки:

    - Будь здоров.

    Но мои пожелания не сбылись. Случились трагические дни августовских гастролей в Риге в 1987 году.

    Поделиться