Поделиться
Понять, как репетирует Гришковец, соблазн велик. Но потом что-то не случилось. Обстоятельства сложились и выстроились в такую объективно-оправдательную линию, что вместо показа обещанной репетиции Евгению Гришковцу пришлось выйти на сцену и сказать: так, мол, и так, "По По" сегодня не будет. Будет фрагмент из спектакля. А до него мы просто поговорим. Точнее, поговорю я, а вы послушаете. Есть, конечно, определенная категория людей, которые приходят не спектакль посмотреть, а выступить. Но я тогда объясняю. Давным-давно в Греции придумали театр так, что отсюда (со сцены) говорят, а оттуда (из зрительного зала) - нет.
И так в течение полутора-двух часов. На самые разные темы. От дурных мобильных телефонов, для которых в театрах нужно устанавливать глушилки, потому как никакие просьбы их отключить не действуют и прямо по ходу действия каждый раз выясняется, что мировой театр не был готов к изобретению мобильных средств связи. До проблем исповедальной искренности всего произносимого со сцены и реальной возможности спасения в театре от одиночества. И того интимного момента, когда из спектакля уходит любовь...
С блестящими импровизациями, вызванными неудачным поворотом чьей-либо головы или не вовремя сделанным вздохом-выдохом, и с откровенно отточенными цитатами из его спектаклей.
Собственно, для приближения к понятию феномена столь оригинального явления в отечественном театре, коим не год и не два является Гришковец, и почти академического интереса к тому, насколько живуч оказывается прием, успешно эксплуатируемый им уже более десяти лет, это имело значение не меньшее, чем возможность созерцания, "из какого сора" произрастает его самобытность.
А потому - некоторые подробности. Сначала на остро личную тему: почему он не переезжает в Москву? Столица к нему - со всей душой и распростертыми объятиями, а он от нее - в Калининград. Евгений Гришковец отвечает на этот вопрос во всех интервью. Если присмотреться повнимательнее, объясняет и во всех своих моноспектаклях. Но все равно никто не понимает: почему?
Хотя даже единственный его не автобиографический, а историографический спектакль "Дредноуты" о том же - о его самобытности, не позволяющей пустить бытовые корни в Москве. Казалось бы, купил Евгений Гришковец дорогую книгу, узнал все о битве при Ютланде 1916 года, прочел массу литературы, сходил в музеи. С этим нужно было что-то делать, как-то жить и избавляться от знаний. Попытался рассказать жене, оказалось, что подобным фактам в семье не место. Более того, выяснилось, что такой информации женщины вообще знать не хотят. В библиотеках спрашивал, берут ли они подобные книги: никогда. Коренной москвич на этом бы, скорее всего, и успокоился, если бы вообще пошел в библиотеку. А Евгений Гришковец решил сделать спектакль для женщин о моряках, погибших в Первую мировую, о Ютландской битве, о которой они волей-неволей узнают, потому что на Гришковца - придут. P.S. Там гибнет огромный крейсер. Его пушки еще в начале века били на 30 км, а один снаряд весил 700 кг. Войну, по мнению Гришковца, устроили, чтобы испытать корабль. На первом дредноуте служили 1200 моряков, героизм у которых был в крови. Сидит, предположим, человек в Аргентине, а защищает Германию. Если завтра его корабль будет тонуть и опустит флаг, то все останутся живы, но флаг ни в коем случае не опустят. И никто в сражении не победит - ни немцы, ни англичане. Потому что (или не поэтому, но все равно) гораздо проще построить дредноут, поднять флаг и погибнуть в море, чем решить самому, что из тебя в жизни получилось...
Один из первых спектаклей Гришковца "Титаник-92", восстановленный вариант которого также показывался на NETе, начинался со слов "Мир гибнет", ими заканчивался, а между ними объяснялось, почему это происходит. Итак, мир гибнет: люди не понимают, что они делают и для чего. Нужно срочно выбираться на орбиту понимания истины. Проделывался этот путь в рассказах про татаро-монгольское иго, про ракету, летящую в небо; про то, что в театре обычно скучно, в кино - плоско, а интересно только в цирке. Гришковец говорил, что тогда, создавая текст, он старался охватить историю всей Земли. И тогда же поставил перед собой задачу убрать из текста историческое время, с тем чтобы вся история Земли умещалась в личный опыт одного человека и была им полностью присвоена.
В ожидаемом спектакле "По По" эксперименты с глобальным и личным должны продолжиться на материале пересказа новелл Эдгара По. В основном про заживо погребенных. Речи будут примерно такие: "...И была она красавицей, да еще рукодельницей, пришел доктор, поднес ко рту зеркальце, перышко - ничего не помогло, умерла..." Когда подобное рассказывает Гришковец, получается, извините, очень смешно. Но на сцене он будет не один - с Александром Цекало, на котором сейчас лежит очень большая актерская и человеческая ответственность. Ведь когда Гришковцу пытаются подражать (или подыгрывать) другие, а такие опыты уже проводились, начинаешь вдруг думать о том, что ну не писал По юмористических рассказов, как его ни пересказывай. И все попытки до Цекало оборачивались не слишком очевидными удачами. Как ни старались люди произносить слова Гришковца с его же интонациями и движениями, все казалось не то и не так. Ведь можно сколь угодно долго топтаться босиком, сутулиться, мучительно подбирать выражения, создавать видимость рождения сию секунду сумбурного текста - не получается второго Гришковца. Манера у него такая неподражаемая, следить за которой можно до бесконечности. Внимая каждой его отсебятине, закрывая глаза на запутанные причинно-следственные связи и надеясь на продолжение. Потому что хоть про себя, хоть про любовь, хоть про войну он играет с подкупающей невероятной искренностью, позволяющей констатировать, что любовь к Гришковцу в самых ранних, поздних или даже недоделанных вариантах необъятна. Независимо от придуманных им причин гибели всего мира.