Поделиться
В Екатеринбурге недавно вышла его книжка с провокационным названием "Мух уйма". В Москве — сборник его пьес "Вишневый ад". Мы беседуем с Вагричем Бахчаняном в его нью-йоркской квартире близ музея "Метрополитен". Он сразу извинился за возможное качество интервью: "Я человек косноязычный".
Российская газета | Это вы от косноязычия подались в формалисты?
Вагрич Бахчанян | Косноязычие близко к авангардизму. Все изобретения получаются от неумения что-то сделать правильно. Например, чернила промокали песком. И вот человек, делавший бумагу, неправильно замесил состав, и бумага вышла бракованная, ее хотели выбросить, но кто-то пролил на нее жидкость, и бумага ее впитала. Так человечество изобрело промокашку. Из языка Акакия Акакиевича можно вывести всю абсурдистскую литературу, разве нет?
РГ | А как вы изобрели вашу промокательную бумагу?
Бахчанян | Я любил болтать и в армии, и до армии. И часто попадал на гауптвахту. Однажды подзалетел на 15 суток строгого ареста, потому что ушел в самоволку на выставку Серова. И сидел в бывшей Киевской тюрьме, которую переоборудовали под гауптвахту, — в камере, где сидел Котовский.
РГ | Как вы Кафку сделали былью?
Бахчанян | На эту фразу уже накопилось много авторов. А родилась она еще в Харькове, когда у нас впервые вышел Кафка. Кто-то пришел и говорит: Кафку купил! И я выпалил: мы рождены, чтоб Кафку сделать былью... Многие шутки было опасно записывать. Скажем, "Подземный переход от социализма к коммунизму" распространялся устно. Или "Дурная слава КПСС". К столетию Ленина я придумал переименовать город Владимир во Владимир Ильич. Это тоже пошло в народ, и теперь предлагают его переименовать в город Владимир Вольфович.
РГ | Вам за эти шутки доставалось?
Бахчанян | Был "Клуб 12 стульев" в "Литгазете" - я там работал с 1967 по 1974 г. Там много собиралось хохмачей, и всегда шел треп. А запись из этой комнаты шла куда надо. Так что где-то в архивах теперь можно найти очень много интересного.
РГ | Все это ваше словотворчество может питаться только Россией. Здесь-то вы как?
Бахчанян | Я же с Россией не порываю, даже английский толком не выучил. Тут люди уже русские слова стали забывать. Один знакомый, еще из второй эмиграции, мне рассказывал про Баку, где бегали безобразники. Какие безобразники?! Оказалось, он имел в виду "беспризорники". И я испугался, что, если научусь говорить по-английски, мой русский станет вот таким. В России, конечно, был тот самый бульон, где все варится. Здесь этого нет. Воздуха нет, атмосфера не та. На 16-й странице "Литгазеты" это было как соревнование акынов. Здесь соревноваться не с кем.
РГ | А как русскому литератору прожить в Нью-Йорке?
Бахчанян | Зарабатываю оформительской работой — делаю обложки книг. Потом мы с Генисом издавали журнал "Семь дней", и я там был художником. Появился "Новый американец" Довлатова — делал для него обложки.
РГ | Не поделитесь новыми открытиями? Чем-то таким, чем вы гордитесь.
Бахчанян | …Авангардитесь! Ну вот, например: "Мертворожденный ползать летать не может". "Бумажник — оружие пролетариата". "От великого до смешного — один шаг вперед, два шага назад". "Дышите на ладан как можно глубже"...
РГ | У вас вышла книжка "Вишневый ад". Эти пьесы не рассчитаны на то, чтобы их ставили?
Бахчанян | Это просто такой литературный жанр: пьеса. Чехов писал театр абсурда, так? И вот я решил из него самого сделать театр абсурда. Взял его пьесы и перемешал реплики в произвольном порядке. Когда реплики Тригорина или Раневской звучат в другом контексте, получается театр абсурда.
РГ | А можно спросить просто и грубо? Это что, желание постоянно выпендриваться?
Бахчанян | Никакого выпендрежа. Потребность такая. Ну ладно, в Москве, допустим, выпендреж был. Мы как павлины распускали хвосты, соревновались. Но здесь-то зачем? Я здесь тридцать лет, а екатеринбургская книжка вышла недавно. И там большинство шуток написано уже в эмиграции. То, что я вам читал, — это литературные коллажи. Но премию "Либерти" я получил как художник. Я же еще и концептуалист. Например, иллюстрирую все телефонные разговоры. Сегодняшний разговор с вами я тоже проиллюстрировал, вот, видите: В.Кичин. (Показывает пухлый блокнот, каждая страница испещрена. Наш разговор напоминает шахматную доску. Или небо в клеточку).
РГ | Это что, импульсивное отражение ваших чувств в момент разговора?
Бахчанян | Вот ванночка с красками. Я макаю кисточку и рисую.
РГ | А можно это расшифровать?
Бахчанян | Нет. Иногда это абстракция, иногда лица какие-то — по-разному. Семьдесят девять томов скопилось! А еще я выставляюсь. В Третьяковке, в Русском музее. Недавно была выставка в Центре современного искусства на Зоологической…
РГ | Термин "концептуализм" каждый понимает по-своему. Вы как отец русского концептуализма можете внести ясность?
Бахчанян | Это условный термин: концепт, т.е идея, был и у Леонардо да Винчи. А нынешнее концептуальное искусство возникло как протест против коммерциализации. Чтобы искусством нельзя было торговать, художники стали делать рисунки, фотографии — все, на чем нельзя наварить денег. Но рынок взял свое: и рисунки, и фотографии стали покупать дорого, если они связаны с известным именем. Так что протест ни к чему не привел.
РГ | На выставке "Россия!" в Музее Гугенхейма были?
Бахчанян | Был. И могу присоединиться к словам Олега Кулика: "ВДНХ на выезде". Там очень чувствуются интриги: кто-то кого-то не любит, кто-то кого-то не включил в число участников… Нет Олега Целкова, Шемякина, Краснопевцева — людей, которые в самое тяжелое время оставались в своем творчестве свободными.
РГ | Правда, что это вы сделали из Савенко Лимонова?
Бахчанян | Правда. Мы сидели в Харькове, выпивали. Я сказал: фамилия Савенко и великий русский поэт — как-то не вяжутся. Он задумался: "Да? А что же делать?". А он был тогда худой, бледный, желтый. Я и предложил ему стать Лимоновым. Но теперь у меня как у автора этого псевдонима возникла идея его забрать. Я давал его поэту Лимонову, а он стал политиком. То, что он делает в политике, мне не нравится. Сумасшедший художник, поэт, композитор — это нормально. Но сумасшедший политик — это страшная вещь.
РГ | Почему вы отважились уехать из СССР?
Бахчанян | Нам негде было жить. А КГБ я не боялся — трепался везде и обо всем. Когда Лимонов женился, его вызвали на Лубянку и предложили сотрудничать. Мы с ним тогда снимали комнату на Пушкинской. Он пришел возбужденный: "Знаешь, Вагрич, какой мне первый вопрос задали? Почему ваш друг Бахчанян так не любит советскую власть?". А положение мое было сложное: я был женат, но оформил еще и фиктивный брак, чтобы прописаться в Москве. А купить квартиру — денег не было. И мы уехали. Я не еврей, и жена Ира — русская, но я знал человека из еврейской эмиграции, и он нам помог перебраться в Израиль. Ира сочинила про нас такую замечательную легенду, что, когда мой друг ее прочитал, у него слезы на глаза навернулись: "Это все правда?". А потом перебрались в Нью-Йорк. И здесь я живу дольше, чем где бы то ни было.
РГ | Нью-Йорк стал для вас домом?
Бахчанян | Нет. Я о Париже мечтал. Но не получилось. А здесь — куда? На Луну? Перспектива закрылась, понимаете?