Поделиться
В выигрыше оказались те иностранные инвесторы, которые вложились в нашу экономику до кризиса 1998-го и поверили в жизнеспособность российского рынка, не сбежали с него. Трус не играет в российский бизнес.
— Шведские компании входят в число ведущих инвесторов России. По российской статистике, Швеция занимает 10—12-е место среди зарубежных инвесторов России, — говорится в обращении Чрезвычайного и Полномочного Посла Швеции в Российской Федерации Юхана Муландера к недавнему Российско-шведскому бизнес-форуму. — Однако хорошее можно сделать еще лучше… Иностранные инвестиции в Россию, не только шведские, остаются скромными — а значит, надо еще много сделать, чтобы появились благоприятные условия для долгосрочных вложений. Хорошо известна необходимость в более четкой и предсказуемой нормативной базе. Радует, что этим вопросам отводится серьезное внимание в повестке дня российского правительства и парламента.
Отдадим должное дипломатической сдержанности шведского посла. Турецкие предприниматели, с которыми недавно пришлось встретиться, куда прямолинейнее.
Главным препятствием, по их мнению, являются бюрократические барьеры. Пустяковые вопросы решаются месяцами. И, наконец, на совместном заседании турецко-российского и российско-турецкого деловых советов в Анталье настойчиво звучали рекомендации ветеранов начинающим: надо, мол, знать традиции, менталитет, культуру страны, тогда вчера неподъемная проблема, например выбора производственной площадки в России, сегодня превратится в приятное развлечение. Но затратное. Бакшиш, благодарность отзывчивым чиновникам, а по-новорусски — откат, к сожалению инвесторов, в России попадают в налогооблагаемую базу и не считаются издержками.
Недавнее обсуждение нашего инвестиционного климата в дискуссионном «Меркурий-клубе», где присутствовали почти все российские академики-экономисты и многие известные предприниматели, показал удивительное непонимание научной и практикующей бизнес-общественности страны современных отечественных реалий.
Президент Торгово-промышленной палаты РФ, академик Евгений Примаков:
— Уровень инвестиций в основной капитал в настоящее время невелик и составляет всего 18 процентов ВВП. В Китае этот показатель равен 40 процентам. По оценке Всемирного банка, для динамично развивающихся стран желателен уровень инвестиций более 25 процентов ВВП.
По словам Евгения Примакова, повысить привлекательность капиталовложений в Россию можно, внеся изменения в Федеральный закон «Об инвестиционной деятельности в Российской Федерации, осуществляемой в форме капитальных вложений». В нем содержится так называемая «дедушкина оговорка», предполагающая для инвестора сохранение стабильного режима налогообложения в течение 7 лет, даже если случится что-то неладное. Но «дедушка» оговорился только по отношению приоритетных инвестиционных проектов. Что сие значит, правительство за пятилетку не определилось до сих пор. Предложение ТПП РФ состоит в том, чтобы считать приоритетными все инвестиционные проекты.
В этом есть своя логика. Сейчас утверждены четыре национальных проекта. Заметим, что каждый из них представляет собой многие тысячи маленьких проектов и проектиков: котельная, школа, поликлиника, элеватор. У кого хватит духу назвать приоритетом детсад? Должно хватить. Но это — социальная сфера.
Принципиально важным считает Евгений Примаков соблюдение по крайней мере трех условий. Во-первых, все, в том числе инфраструктурные, проекты должны быть инновационными по своей сущности, во-вторых, все они должны пройти конкурсную процедуру по совершенно четким, понятным и прозрачным правилам, в-третьих, их реализация должна вестись под постоянным, можно сказать, перекрестным контролем со стороны власти и организаций гражданского общества.
Дмитрий Львов, академик, руководитель секции экономики отделения общественных наук РАН:
— Мне представляется очень важным и принципиальным критически посмотреть на профицитный бюджет. Все или почти все европейские страны сегодня работают с дефицитом. Причем установлен даже порог — порядка 3 процентов. В последние два года Франция и Германия выступают инициаторами, чтобы поднять эту планку до 4—4,5 процента. Вот прикиньте: у нас профицит порядка 780 миллиардов рублей, а если бы мы использовали 3 процента дефицита, это еще 850 миллиардов рублей.
Профицит — это что такое? Не забота о развитии России, а стерилизация, чтобы избежать инфляции. Что такое Стабилизационный фонд? В своей львиной части — это стерилизация. Я раньше по наивности думал, что стерилизуют только мартовских котов, а главная заслуга руководства минфина, что оно теперь стерилизует то, что не нужно делать, — денежную массу — и держит ее в виде «кубышки». Мы тем самым теряем огромный дополнительный ресурс.
Если отбросить государственные корпорации, то вроде бы мы выплачиваем внешний долг, что, вообще говоря, неплохо. Но непонятно, зачем с ускорением это делать! Посмотрите, что происходит с долговыми обязательствами нашего корпоративного сектора, нашего бизнеса. Он растет, но не за счет российского кредита, а за счет иностранных заимствований.
Брать деньги в России невыгоднее в разы, чем брать за рубежом. А почему? Стерилизация. Мы искусственно создаем дефицит денежного предложения, цена денег у нас возрастает, я имею в виду кредитную ставку, и это реальному сектору, а тем более малому бизнесу просто не под силу. Руководство страны придерживается, как мне кажется, ошибочного взгляда на роль и место Стабилизационного фонда. Он рассматривается как фонд, который может нас спасти, когда цены на нефть упадут и наступит кризис в экономике, и накопленный денежный ресурс позволит нам выжить в условиях снижающихся темпов экономической жизни.
Если Стабилизационный фонд, прежде всего его рост, связан с ростом объемов и цен, то, когда экономика начнет падать, рост инфляции становится действительно катастрофическим для страны. Но наше правительство и Мировой валютный фонд едины в непонимании не только текущей инфляции, а будущей инфляции, которая грозит России. И вот хранение денег на «черный день» как раз и вызовет в самый неподходящий момент бурный рост инфляции.
Очень важно обратить внимание на следующие обстоятельства. У нас существует такое понятие — избыточный экспорт. Примером этого может служить наша оборонная промышленность. Сегодня экспорт составляет где-то 4—5 миллиардов долларов, но, несмотря на эту величину, наши оборонные предприятия находятся в тяжелом экономическом положении. Этот экспорт душит нашу экономику. Правильно было бы развернуть экспорт и эти 5 миллиардов направить на переоснащение российской армии. А мы получаем 5 миллиардов по экспортным поставкам за наше вооружение и складываем в «кубышку», в том числе и в Стабилизационный фонд. Этим мы наносим огромный урон стране.
Я хотел бы обратить внимание на очень существенное обстоятельство. В чем мы храним средства Стабилизационного фонда? Для меня тоже было открытием — в рублях. Значит, разговоры даже о ценных бумагах и т.д. — это всего лишь разговоры. Вы посчитайте, только за два года 9,5 миллиарда долларов — потеря на инфляции от хранения этих средств. Мне хотелось бы спросить: кто ответит за 9,5 миллиарда, которые могли бы быть пущены в дело?
Я считаю очень существенным предложение, которое подготовила Академия наук. Речь идет о переводе на рыночную основу использования средств Стабилизационного фонда, в частности, о создании на конкурсной основе, скажем, дочернего Центрального банка или Банка развития. За счет средств Стабилизационного фонда выделить кредиты нашим коммерческим организациям, что позволит снизить цену кредита, по нашим оценкам, на одну треть. Наш бизнес будет осуществлять за счет кредитных ресурсов крупные проекты.
И, наконец, представляется чрезвычайно важной переориентация Стабилизационного фонда на решение вопросов развития нашей экономики. Прежде всего я имею в виду институциональные изменения. Мне кажется совершенно ненормальным положение, когда этот фонд у нас функционирует в рамках бюджетной системы. Раз он лавирует в рамках нашей бюджетной системы, то чиновники минфина и других правительственных ведомств вообще бесконтрольно осуществляют использование этих средств. По распоряжению министра финансов часть идет на покрытие дефицита Пенсионного фонда (это совершенно бездарное использование ресурса), часть идет на покрытие внешнего долга, а где же законодатели? Почему утверждается бюджет, а об этом никто не знает? Это самая закрытая статья бюджета.
Почему бы нам не сделать таким образом, как делается в других странах: это должен быть внебюджетный фонд, который должен функционировать вне рамок министерства финансов. Наблюдательный совет отвечал бы перед нашими законодателями — сколько расходуется и на что идут эти средства и т.д.? Вот тогда бы мы действительно имели полноценную финансовую систему и создали то, что мы называем инвестиционным климатом для развития экономики.
Владимир Якунин, президент ОАО «Российские железные дороги»:
— Россия, конечно, страна парадоксов, но от одного парадокса мы могли бы благополучно уйти. Этот парадокс заключается в том, что наконец-то мы поняли, что иметь весьма профицитный бюджет так же сложно, как не иметь денег вообще. За 9 месяцев мы превысили план в целом на 10,5 процента. Более того, профицит федерального бюджета в 2,7 раза превысил запланированную на год величину. Понятно, что такой профицит бюджета прежде всего обусловлен выгодной конъюнктурой на рынке ресурсов, которые мы продаем. Но до бесконечности это продолжаться не может. Экономический рост в стране в первом полугодии составил 5,6 процента. Много это или мало? По известной байке: два волоса на голове — мало, а в супе — много. Поэтому если сравнивать с другими странами, например, с ЕЭС — 1,3 процента, США — 3,6 процента, то достаточно прилично. А если посмотреть на Китай, у которого темпы роста 9,5 процента, то вроде бы и маловато.
Тем не менее нам представляется абсолютно необходимым сегодня задуматься над тем, какой будет Россия через 10—20 лет. Понятно, что мы должны уйти от сырьевой ориентации нашей экономики, перейти на ориентацию инноваций, на промышленное производство, по сути дела, задуматься над тем, что мы должны уйти от нефтяной зависимости, задуматься о будущих поколениях.
Много сейчас говорится о Стабилизационном фонде. Опять-таки понятно, что стабилизационные фонды, которые создаются в основном для обеспечения текущей сбалансированности бюджета, может быть, и необходимая вещь, но далеко не достаточная. Есть в мире и другие примеры правильного обращения с подобными деньгами, можно вспомнить, например, Кувейтский фонд для будущих поколений или Норвежский государственный нефтяной фонд, которые ориентированы прежде всего на инвестиции, по сути дела, в будущее.
Андрей Шаронов, заместитель министра экономического развития и торговли РФ:
— В принципе сейчас с точки зрения инвестиционной привлекательности Россия находится на достаточно высоком месте. Кредитный рейтинг России поднят до инвестиционного уровня тремя рейтинговыми агентствами. В соответствии с оценкой консалтингового агентства «Эй Ти Керни», которое формирует инвестиционный рейтинг, Россия занимает 11-е место по привлекательности вложений прямых иностранных инвестиций. По оценкам компании «Эрнест и Янг», среди стран Восточной Европы Россия по привлекательности уступает только Польше.
На мой взгляд, по-прежнему неэффективность государственного управления, государственного аппарата является тем фактором, который при наличии огромного количества объективных преимуществ ставит нас на место во второй сотне по качеству государственного управления, по безопасности проведения бизнеса и т.д. В этом отношении, я считаю, правительство должно последовательно продолжать реализовывать идеи административной реформы, которые состоят в разведении конфликта интересов, разделении деятельности по праву установления, праву применения, по контролю и надзору, по сокращению избыточных и ненужных государственных функций. На самом деле это объективно ненужные функции, но субъективно они очень нужные, поскольку с этим связан большой сектор бизнеса.
Стабилизационный фонд. Здесь выглядит так, что это главный фактор спасения России при создании благоприятных ситуаций. Скажу, во-первых, что Стабилизационный фонд у нас в отличие от китайской ситуации формируется всего за счет двух налогов, которые платит очень богатый, но очень узкий сектор экономики, — это налог на добычу полезных ископаемых и экспортная пошлина. Эти деньги взимаются не из всей экономики, а из узкого сектора экономики, который получает действительно деньги, «принесенные ветром». Проблема состоит не в том, что мы не даем, не возвращаем эти деньги в экономику, проблема состоит в том, что в экономике нет товаров и услуг на эти деньги, поскольку прибавленная стоимость связана с фантастической конъюнктурой на мировых рынках. Попытка заняться использованием этих денег, в частности, например, госкредитованием за счет этих денег, приведет, на наш взгляд, к известным последствиям: когда у вас на рынке есть два продукта по разным ценам, сразу возникает арбитраж. Если банки будут кредитовать под 13 процентов, а государство под 5 процентов, то я вас уверяю, этот бизнес быстро приберет к рукам очень небольшая группа людей, которая сумеет вовремя сориентироваться. Экономика от этого ничего не выиграет, а за счет инфляции даже проиграет.