Поделиться
Некий покупатель, то ли заплативший изрядную сумму за картину пейзажиста и передвижника Александра Киселева (1838-1911), то ли получивший ее в подарок, вдруг обнаружил, что это не Киселев, а какой-то малоизвестный западноевропейский художник XIX века. Оригинал купили за сравнительно небольшие деньги, ввезли в Россию и тут переписали "под Киселева", стоящего на нашем рынке в несколько раз дороже. Хозяин фальшивой картины обратился в прокуратуру, а та взяла дело в производство, оказавшееся для нее новым и запутанным.
Отметим некоторые последствия для российского антикварного рынка. Все знают, что цены на нем растут едва ли не в геометрической прогрессии, рынок "перегрет". Разбогатевшие соотечественники вкладывают деньги в "прекрасное и вечное", желая спасти сбережения от инфляции и пустить их в рост. Им сказали, что цены на произведения искусства только растут, а теперь может оказаться, что антикварный рынок переполнен подделками, авторитетные экспертизы оказались под сомнением. Это автоматически обрушит цены и на подлинники. На бирже изящных искусств те же законы, что на всех биржах: достаточно малого толчка, чтобы рухнуло все. То, за что вчера платили запредельную цену, сегодня окажется кучкой неликвидного мусора.
Но проблема подлинности произведений искусства затрагивает не только антикваров и частных покупателей. Для рядового ценителя искусств важнее роль в этом кризисе государственных музеев, которые, как "жена Цезаря", должны быть вне подозрений. Но совершившие ошибку эксперты состояли на государственной службе, давали заключения на бланках государственных организаций. С этим как быть?
| из первых уст |
За разъяснением ситуации мы обратились к начальнику Управления культурного наследия, художественного образования и науки Федерального агентства по культуре и кинематографии Анне Колупаевой.
Российская газета| Немного истории: насколько часто происходят потрясения на нашем антикварном рынке?
Анна Колупаева| За последние десять лет было два очень серьезных потрясения на антикварном рынке, связанном с русским искусством. Во-первых, это потоки фальшивого русского авангарда, которые несколько лет назад буквально обрушили мировой рынок на эти произведения, заставив покупателя отказываться даже от заведомо подлинных вещей. И, во-вторых, сейчас в связи с модой на русское искусство второй половины XIX века, зафиксировано появление даже не подделок, а фальсификаций на основе старых подлинников, которые выдают за произведения русских художников не первого ряда. Не Шишкин, не Айвазовский, а Кузнецов, Киселев, Орловский и т. д.
РГ| В чем глубинная причина нынешнего кризиса?
Колупаева| Причина в очень высокой цене на рынке на русское искусство этого периода. Покупатели и деньги на антикварный рынок идут из России, цены на художников из других европейских стран существенно ниже. Недобросовестные продавцы пользуются тем, что академическое, салонное искусство второй половины XIX века в Европе было стилем универсальным. Отличить русского художника от среднеевропейского, скандинавского, а уж тем более финского, заканчивавшего ту же академию, очень сложно. Год назад прогремела история с Шишкиным, которого принесли на экспертизу в Третьяковскую галерею. Он был признан подлинником, должен был продаваться на Sotheby,s, где вдруг оказалось, что это немного подделанная работа малоизвестного голландского живописца Маринуса Куккука. Вопрос в том, когда была произведена подмена. Третьяковцы утверждают, что им принесли Шишкина, а потом их заключение приложили к другой работе. В любом случае, добросовестный эксперт имеет право на ошибку, никто его этого права лишить не может. Если нет подписи на этюде, то трудно решить, Шишкин это или выпускник академии, работавший рядом.
РГ| Но цены на то и другое принципиально разные?
Колупаева| Вот именно. И получается, что в том состоянии, в котором находится наш антикварный рынок, он не заинтересован в развитии качественной экспертизы. Слишком многое надо будет пересмотреть из того, что есть, что уже продано. Не всегда это подделки. Зачастую это неправильная атрибуция, в которую верит покупатель. На самом деле опытные коллекционеры знают, где что. Знаменитый Феликс Евгеньевич Вишневский прекрасно знал, где у него подлинники, которые он подарил Москве в качестве основы Музея Тропинина и художников его времени, и где балласт. Но если, как это часто бывает, человек поручает кому-то собрать коллекцию, чтобы вложить деньги в искусство или украсить свои интерьеры, он может нарваться на неприятность. Как это уже было в начале 90-х, когда корпорации вложили огромные деньги в создание коллекций, оказавшихся неликвидом. Выяснилось, что работы ничего на рынке не стоят, хотя покупались в расчете на сохранение и рост денег.
РГ| Антиквары не хотят определять подлинность произведений, а эксперты не могут? Или делают это недобросовестно?
Колупаева| Других антикваров и других экспертов у нас нет. Это опытные люди. Другое дело, что наши музеи никогда не были богаты. По сути, мы только сейчас получили возможность купить хорошую технику, привлечь химиков к экспертизе, предшествующей искусствоведческой. Если химическая экспертиза показывает наличие пигментов, которые появились после войны, то ясно, что это не живопись XIX века. Хотя и тут, конечно, могла быть реставрация, есть непредсказуемость реакции веществ, надо брать анализ по всему слою краски. Сейчас всех взволновало уголовное дело о мошенничестве. Человеку продали работу под фамилией художника Киселева, а сейчас считается, что это переделанная работа одного из скандинавских художников, которая не может стоить столько, сколько за нее заплачено.
Владелец картины отдал ее на технологическую экспертизу, которая показала, что подпись на картине сделана не более десяти лет назад. Но подпись могла быть снята вместе с верхним слоем лака, когда работу реставрировали. Никто не скрывает, что была реставрация, подпись могли подновить в это время. То есть и тут нет стопроцентной гарантии. Другое дело, что и у следователя, и у обывателя возникает подозрение, а, может, тогда все - неподлинное? Но ведь для определения подлинности придется обращаться к тому же узкому кругу экспертов. Если тень подозрения ляжет на музеи, это разрушит саму их природу. Зритель хочет видеть подлинники. Подмены, к сожалению, случаются. В провинции сейчас ведется два уголовных дела. В Астрахани подменили Айвазовского, который долго был в реставрации. Когда его вернули, музейщики ахнули - грубая подделка. В Таганроге просто пропал Семирадский, большая работа "Утром на рынок". Последний раз она была в экспозиции в 1998 году. В том, что произошло потом, - была ли со стороны директора и главного хранителя халатность, почему они не заявили о пропаже сразу, - сейчас разбирается следствие. Цена на Айвазовского и на Семирадского сегодня исчисляется миллионами долларов, картины известные, открыто продать их невозможно, но найти пока не удалось.
РГ| А недоверие к подлинности вещей на антикварном рынке не обрушит его?
Колупаева| Это проблемы самого рынка. Конечно, если провести настоящие экспертизы, то рынка в этом сегменте не останется. Будет древняя Русь, где подделок меньше и цены ниже. Рынок живет так, что начнется раскрутка другого направления, опять станет расти цена, опять возникнет волна подделок, опять все обрушится. Дело в том, что при нормальном состоянии рынка таких цен, как сейчас, быть не может. Их делают продавцы. Мы с этим ничего не поделаем. Но мы должны защитить наших специалистов от давления и от соблазнов.
РГ| Каким образом, если сами мизерные зарплаты специалистов создают эти соблазны?
Колупаева| Мы считаем, что реставраторы и эксперты имеют право оказывать платные услуги, платя с них налоги и так далее. Но они должны делать это как частные лица, как специалисты. Все знают, что если Владимир Дмитриевич Сарабьянов скажет, что картина Любови Поповой подлинная, то это - так, без всяких бумажек. Если хочешь знать, подлинный ли Родченко, иди к Александру Лаврентьеву. Если в свое время человек хотел купить подлинного Кончаловского, он шел к Михаилу Петровичу Кончаловскому, который был не экспертом, всего лишь сыном, но он знал все о работах отца, и если говорил, что такой работы не было, значит, тебя пытаются обмануть. Есть эксперты, которым достаточно своей репутации. Но многим важна марка, брэнд. Если на бланке Третьяковки - этот бланк считается заключением. В итоге, ошибается эксперт, а репутацию теряет музей. Но есть кодекс, принятый международным советом музеев, где сказано, что музей должен стараться держаться подальше от всякой коммерции. При крайне низком бюджетном финансировании, при необходимости зарабатывать, чтобы платить сотрудникам, наши музеи и реставрационные мастерские стали проводить коммерческую экспертизу. Они обслуживают аукционные дома, антикварные магазины, частных коллекционеров. Это делают не все. Это не делает Эрмитаж, никогда не будут делать музеи московского Кремля, но у них другие доходы. И все же придется, видимо, предложить музеям пересмотреть практику коммерческой экспертизы.
РГ| Кто же будет делать экспертизы?
Колупаева| Естественно, тут же появятся частные фирмы. Пусть те же эксперты работают там, их знания стоят денег. Но при этом не будет использован брэнд Третьяковки или другого музея. А фирмы все равно придут в музеи и уже за большие деньги попросят и прежние рентгенограммы, и купят возможность сравнить с эталонной вещью. Из этих денег музей и станет выплачивать надбавки сотрудникам. Но продолжать то, что происходит сейчас, это подставлять всех.