Поделиться
- Николай Николаевич, чем встретили 90-летие?
- Пишу книгу. Я уже написал их пять. У меня такая жажда к сочинительству. Даже не думал, что в конце своей жизни буду заниматься литературой. Так интересно. Все время нахожусь в творческом состоянии.
- В каком жанре пишете?
- Сагу. Герои двигаются, приходят новые. Этот жанр дает большие возможности для фантазии. Время действия - наше.
- А историю не копаете?
- Не хочу. Я и так помню, что родился при царе - в 1915 году, жил при советской власти от самого ее становления...
- За долгие годы на сцене установились у вас творческие связи с Беларусью?
- Когда перед самой войной я окончил ГИТИС, меня отправили играть Павку Корчагина в Смоленск. И с этим спектаклем я выступал на гастролях в Минске. С тех пор полюбил белорусов - спокойных и открытых людей. Они мне нравились и нравятся до сих пор. С удовольствием вспоминаю чудесный город Минск и маленькие белорусские города, где мы выступали.
- Как вам выступалось перед власть имущими?
- Люди моего поколения часто слышат от молодых: "Как вы могли работать, если понимали ужас сталинского режима? Выходит, протестуя в душе, вы воспевали и восхваляли те порядки?" Нет, мы не были выразителями сталинских идей, мы были смехачами подневольной эпохи, в которой шутки боялся даже тот, кто ничего не боялся. Вспоминаю такой случай. Мы подготовили музыкальное ревю "Маленькие обиды большого города". Некоторые шутки мы внесли в текст уже после разрешения его худсоветом. Мы понимали, что во время показа из-за этого могли возникнуть неприятности. Но того, что произошло, мы никак не предполагали: комиссия в начале второго отделения подчеркнуто демонстративно встала и ушла, оставив нас на сцене в полной растерянности. А у нас на завтра намечено ответственное представление в Кремле! Стоим на сцене и что делать, не знаем. Артисты побрели за кулисы... Вдруг какой-то человек из зрительного зала подошел к сцене и попросил нас доиграть до конца. Он представился как работник отдела культуры ЦК и предложил обязательно показать эту программу на следующий день в Кремле, где шло совещание секретарей обкомов и горкомов по вопросу о положении дел на селе. Я сказал ему, что мы не можем показывать программу без визы главка. "Ну ничего, - сказал он, - мы это уладим". На следующий день мы поехали в Кремль. За кулисами Георгиевского зала мы увидели почти в полном составе вчерашнюю комиссию. В зале полукругом сидели секретари обкомов и горкомов, а среди них - Хрущев. Все шло хорошо, а на последней частушке мы споткнулись и потом - чуть тише - пропели ее до конца, хотя чувствовали, что летим в пропасть. В спешке мы текст куплетов не проверили: "Ах, ох! Ах, ох! Начался переполох!\ Председатель колхоза мается,\ Бегает, старается!\ Дорогу асфальтом заливает,\ телевизор покупает,\ Кур насосом надувает - \ (и почти шепотом!) Никита Сергеевич приезжает..." Мы прервали номер, потому что Хрущев поднял руку. Он поспешно подошел к эстраде и... повел разговор с присутствующими об угодничестве, показухе, обмане, приписках и т.д. Мы замерли, а он, закончив, повернулся к нам и сказал: "Молодцы! Спасибо!" После этого мы пели смело, с легкой душой...
- Разговорно-куплетный жанр на эстраде в ваше время переживал ренессанс...
- В то глухое для совести время мы были как-то у классика советского конферанса Николая Павловича Смирнова-Сокольского в гостях вместе с Марией Владимировной Мироновой. Он показывал нам подлинные письма Лермонтова. Рассказывая, беспрестанно курил, а недокуренную папиросу клал на стопку красненьких томиков. Это были сочинения Сталина. Папироски тихо тлели, а я, ошарашенный увиденным, сидел, как говорится, ни жив ни мертв: окурок на книге вождя! Мы с Марией Владимировной попытались исправить дело, стали говорить что-то вроде того, что так можно книгу испортить, на что хозяин дома ответил чудовищной по тем временам крамолой: "На Пушкина, Лермонтова, Толстого горящие папиросы класть нельзя, а на этого (тут шло крепкое выражение) даже необходимо!.."
- Вы довольно успешно работали режиссером в Зеркальном театре "Эрмитаж". Кажется, у вас там были задействованы лучшие силы вашего жанра...
- Меня как режиссера очень увлекала работа с чудо-артистами. Девять сезонов "Эрмитажа" было посвящено "Звездам, которые не гаснут". В "Эрмитаже" выступали Ляля Черная, Зоя Федорова, Алексей Алексеев, Сергей Мартинсон... Очень мне хотелось, чтобы прославленная певица Изабелла Юрьева выступила здесь, но она, видимо, не решилась на этот, я бы сказал, подвиг. Однажды она пришла посмотреть наш эстрадный спектакль. Мы ее посадили в первом ряду. Я посмотрел в дырочку занавеса: она как-то съежилась и сидела, грустная, маленькая - волшебница эстрады. Родилась такая идея. Гелена Великанова после каждой своей песенки будет представлять знаменитостей, которые находятся в зале. А надо сказать, что к нам на представления приходили даже те, кто уж много лет не посещал концерты, и "Эрмитаж" ожил. На этот раз Великанова вышла в зал с цветами и сообщила, что она идет к прославленной Изабелле Юрьевой. Зрители дружно поднялись со своих мест, а на сцену выбежали артисты, рабочие сцены, костюмеры, и это было замечательно! Всем хотелось увидеть Юрьеву. Я смотрел в зал и глазам своим не верил: маленькая немолодая женщина превратилась в статную красавицу. Изабелла Даниловна произнесла: "Боже, неужели я снова на сцене!" И было это сказано так, что удержать слезы никто из присутствующих в тот вечер в зале и на сцене не мог.
Программу следующего сезона в Зеркальном театре я решил посвятить Клавдии Ивановне Шульженко. Я приглашал ее в каждую нашу программу, но она по разным причинам откладывала свое выступление до будущего сезона. И вот я пришел к ней домой и был поражен тем, что великая артистка живет в такой маленькой квартире. "Дворец" нашей звезды ни в какое сравнение не шел с жилищами современных лидеров эстрады. Клавдия Ивановна называла свою квартиру коммунальной кладовой. Свое семидесятилетие Шульженко отмечала у себя дома, и гости весь вечер стояли, да и стоя не все уместились в одной комнате - пришлось перейти в прихожую. Я выложил Клавдии Ивановне план новой программы в "Эрмитаже". Она выслушала, опустила голову и тихо сказала: "Поздно, Коля, поздно... Я забыла все песни, которые пела, даже "Синий платочек" не помню. Хочется мне на сцену, но..."
- Что вас устраивает и что не устраивает в сегодняшнем сатирическом жанре?
- По первому взгляду видения сейчас эстрада очень развязная и неуважительная: в оркестре люди могут сидеть в майках, да и вообще безо всякой одежды. А с точки зрения содержательности она очень мелкая. Песни, которые поются, просто удивительны своей малозначительностью, их нельзя даже прочитать. Возьмем прошлый век: если поется песня, то это вкусная, содержательная песня. Нынче же каждому предоставлена возможность: что хочу, то и ворочу. Все время на тюремный мотив. Песен много, а петь нечего! Никто не присматривает, никто не советует. Я не за то, чтобы делали какие-то ревизии мысли. Нет! Но посоветовать можно.
- А кто нравится на эстраде?
- Эстрады-то нет. Где она, эстрада? "Кривое зеркало" - это не эстрада, это пародийный театр. Где вы видели нового Смирнова-Сокольского или новых Шурова и Рыкунина? Нету.
- Когда сатира была более злободневной - раньше или сейчас?
- По-моему, сейчас. Посмотрите, Жванецкий - лидер в современной сатирической литературе, да и другие снабжают артистов хорошим материалом, сами прекрасно выступают. Но таких мало, очень мало. Уезжают - жалко. Умирают - тем более.
- Женщины начинают теснить на эстраде мужчин. Как вы к этому относитесь?
- Теснят, не теснят... Не знаю. Приходишь домой и не можешь вспомнить, почему смеялся на концерте. Засилье анекдотов, как будто вся жизнь у нас в анекдотах. Причем анекдот должен быть веселым, а не пошлым или скабрезным, как у нас очень часто бывает...