Поделиться
Российская газета | Русская литература греет вас по обе стороны океана?
Александр Жолковский | В Америке все-таки иначе, чем здесь. Естественно, что читатели русской литературы - в России. Здесь же цветение изданий, издательств, магазинов, презентаций. А повседневность моей жизни в Лос-Анджелесе - это преподавание на кафедре славистики. Фактически это кафедра русской литературы и культуры, где я преподаю немногочисленным аспирантам - часть из них русские, другие - украинцы, третьи - чистые американцы, - курс русской литературы, русские и западные литературные теории. Конечно, это лаборатория, а не та "вибрирующая", как говорят в Америке, активно пульсирующая русская жизнь и литература, что мы находим здесь.
РГ | Там это достаточно маргинальная область?
Жолковский | Там это региональные исследования. Славистика рядом с германистикой и еще чем-то. Конечно, меня там щедро поощряют, начиная с хорошей зарплаты вплоть до исследовательских возможностей. Я могу ездить с исследованиями в Европу и в Россию, могу ездить с лекциями на восточный берег и выступать в Йельском университете или в Нью-Йорке в ресторане "Русский самовар", где собирается некоторая русская общественность. Но это 15-10 человек. Густота и интенсивность связей, которая есть здесь, не может быть имитирована вне России.
РГ | Не появилось ощущения, что в свое время вы зря уехали?
Жолковский | Такого ощущения у меня нет. Наверное, я какой-то аутсайдер, потому что всякий раз, когда я сталкиваюсь в российском пространстве с аспектами деловых действий - а они достаточно скромные вроде издания коммерчески незначимых книг, - мне это очень трудно дается. Казалось бы, все это должно занять минимум времени - организовать, произвести и забыть, но происходит очень медленно и сложно.
РГ | Штольц, приехав из-за границы, тоже был очень недоволен Обломовым.
Жолковский | Да, мои коллеги-лингвисты увлеклись в последнее время исследованием русской картины мира. Недавно в Институте русского языка, с которым я поддерживаю интенсивные отношения, выступаю с докладами, мне подарили свою книгу три автора - Анна Зализняк, Ирина Левонтина и Алексей Шмелев. Анализируя слова русского языка, они приходят к интересным выводам о том, как же русские смотрят на вещи. И вот, читая ее с восторгом, я понимаю, почему мне так трудно. В частности, потому что русская картина мира включает представление, что успех не является результатом деятельности. Он или сам собой приходит, или не приходит. А вот простые равномерные усилия вовсе не обязательно приводят к успеху. Недаром по-русски не говорят: "Я завтра не приду на работу". Как бы вы сказали?
РГ | Меня завтра не будет?
Жолковский | Меня завтра не будет! Я не субъект этого высказывания. Меня - не будет! Силами неизвестно какого космоса или этноса. Я даже за это ответственности не несу. Это наблюдение сделала Анна Вежбицка, знаменитая лингвистка-полька, живущая в Австралии. Это не причинно - я не приду. Это безлично - меня не будет. В эту картину мира трудно вписываться с изначально организованным стилем поведения да плюс еще с американским. Я - делаю. Я - обещал. Мне - обещали. Товар - деньги - товар. Нет, здесь как-то еще не так.
РГ | Русская культура виднее на расстоянии?
Жолковский | Да, есть свои плюсы. Они состоят в некоторой абстрагированности, в холодности подхода. Ты не находишься внутри мифологического пространства. Для тебя нет его святых. Ты свободно анализируешь. Если потом публикуешь это в России, в тебя начинают кидать камни. Написав про Ахматову, я вызвал гнев. А так ты объективно что-то исследуешь.
РГ | А минусы?
Жолковский | Оборотная сторона тоже очевидна. Исследуя со стороны, ты не видишь всех деталей, всех, как говорят американцы, бородавок. Зато ты издали научно и без горячей реакции фотографируешь из космоса сокрушительный удар по "беззаконной комете".
РГ | Какие научные перспективы для себя вы там видите?
Жолковский | Надо сказать, что в последние годы я не только вернулся в русский контекст и взаимоотношения, но и вернулся к своим структуралистским основам. Те работы, что я делаю последние пять лет, должны достичь кульминации в виде "Антологии инфинитивной русской поэзии" с моими комментариями. Это академическое, аннотированное издание выстроится вполне в согласии со структуралистской методикой: собери стихи, выбери наиболее представительные, прокомментируй как следует, выяви все типичные структуры.
РГ | Здесь бы вы делали то же самое?
Жолковский | Да, но что для меня в этот момент делает Америка. Она платит мне деньги, чтобы я имел время на исследования. Она готова спонсировать само издание этой книги. Возможно, "Антология" выйдет в новой серии "Библиотеки поэта", которой руководит Александр Кушнер. Но грант я получаю от своего университета. Вот черта, с одной стороны, американской деловитости, а с другой - ее щедрости и благотворительности, готовности поощрять самые разные исследования.
РГ | Упадка славистики там не наблюдается?
Жолковский | Да нет, есть кафедры, есть регулярные конференции, издания. Все это поощряется по американским масштабам скромно, но достаточно. Упадок, образно говоря, заключается в том, что кончилась "холодная война" и не надо финансировать массу будущих шпионов и знатоков России.
РГ | А уйдя на пенсию, останетесь в Америке или переберетесь сюда?
Жолковский | Если быть совершенно честным, то политическая обстановка в России не очень располагает к тому, чтобы доверить ей свою беззащитную старость. Приезжать сюда - приятно, а к переезду я не готов.
РГ | Последний вопрос: что же все-таки с названием "НРЗБ", которое Сергей Гандлевский взял для своего романа через десять лет после выхода вашей одноименной книги?
Жолковский | Ну что. Гандлевский не сумел сочинить хорошего заглавия для своего романа и похитил его у меня. При этом за всей литературной полемикой мы с ним друзья-приятели. Я гощу у него, он скоро приедет ко мне в Америку, где будет читать стихи у нас в университете. Все прекрасно, никаких злых чувств. Я как-то в очередной раз заявил ему претензию. Он, видимо, заранее подготовил ответ и сказал: "Алик, вы до сих пор исследовали литературу - все эти интертексты, литературную борьбу, - а теперь вот вкусили ее непосредственно!" Самое интересное, что все ему говорили про похищенное название. Говорили в журнале "Знамя", говорили в издательстве. Но вот он как-то так для себя решил. Пользуясь разве что вашим микрофоном, могу сказать ему: "Сережа! Сам придумывай заглавие, да?!"