Поделиться
К юбилею вышло немало и никогда не публиковавшихся мемуаров, дневников и писем. И, наверное, это самый правильный ход - документальное свидетельство о войне сегодня не менее важно самых ярких и достоверных художественных построений. Просто потому что нынешнему молодому читателю - отодвинутому от войны уже на три-четыре поколения - гораздо интересней знакомиться не столько с мифом о Великой Отечественной, пусть убедительным и правдоподобным, сколько с живым рассказом о ней. Все книги, вошедшие в сегодняшний обзор, - документальная проза.
Леонид Волынский. Сквозь ночь. М: Терра-книжный клуб. 2005.
Лично для меня эта книга стала читательским открытием. Нас и в самом деле все труднее удивить, и, быть может, труднее всего - описанием человеческого горя, на войне вроде бы неизбежного. Телерепортажи, доносящие жуткие картины казней, убийств, терактов, вырабатывают надежный иммунитет. Ну а самые нервные всегда могут нажать на кнопочку пульта - и никаких заложников, вокруг покой, тишина и светлый месяц май.
Книгу Леонида Волынского закрывать не хочется. По нескольким причинам. Во-первых, ее автор, художник Киевского театра оперы и балета, в июне 1941-го ушедший добровольцем на фронт, никого не пытается потрясти и никогда не применяет запрещенных приемов. Никаких изуродованных трупов, оторванных рук и ног.
Перед нами предельно сдержанные, такие целомудренные документальные рассказы и повести о войне, написанные человеком, одаренным не только ярким литературным даром, художественны вкусом, но и даром внутреннего такта и деликатности. Читая Волынского, понимаешь: спокойная, строгая интонация, как кажется, вообще единственно возможная в рассказе о том, о чем так сложно рассказать без пафоса и слез. Эта "незаметная" повествовательная манера играет роль рамы, в которой картины войны выглядят и объемно, и достоверно. Во-вторых, война здесь только фон, главными героями остаются люди. Книга Волынского - это книга не о войне, а о человеке на войне, о том, как он живет, незаметно совершает подвиги, спасает друзей, жертвует собой или, напротив, предает, ломается, лжет. Наконец, в-третьих, здесь приводится множество захватывающих и полузабытых фактов - в частности, история спасении Дрезденской галереи, в которой автор книги принимал самое непосредственное участие.
Автобиографическая повесть, открывающая книгу "Сквозь ночь", рассказывает о знаменитом окружении под Киевом, в которое попал в сентябре 1941 года сам автор: растерянность, никем не управляемая советская армия, почти паническое бегство, десятки тысяч погибших, пленных. В плен попал и рассказчик, он сидит на земле среди соотечественников и ждет решения своей участи. Она вот-вот решится. Немцы требуют, чтобы "комиссары, коммунисты и жиды" поднимались и выходили. Волынский поднимается - он еврей. Через несколько минут его расстреляют. И тут происходит чудо. "...Много раз я спрашивал себя впоследствии: кто был этот ублюдок в немецком френче, откуда он взялся, где рос, что сделало его таким? Но тогда я не думал об этом. Я просто встретился с ним взглядом, и здесь произошло то, что не объяснишь никакими другими словами, кроме слова "судьба". Взгляды скрестились, и он спросил:
- А ты чего здесь стоишь?- Я молча пожал плечами. Он спросил:
- Комиссар?
Я качнул головой: "Нет". Это была правда. Вряд ли я стал бы лгать в ответ на следующий вопрос. Но больше он ничего не спросил. Видно, моя наружность никак не сходилась с его представлениями о тех, кому следовало умереть. На какую-то долю секунды (ее, эту малую долю, ощутил только я) все повисло на острие иглы; он повернулся к унтер-офицеру, сказал ему что-то по-немецки - быстро, отрывисто, а затем крикнул мне: "Weg! Лезешь куда не следует"...
Странное подобие улыбки промелькнуло на его мучнисто-бледном лице. Обернувшись, он прокричал:
- Отдайте ему одежду!"
Так судьба даровала Волынскому жизнь. Пути Господни неисповедимы, и смешно даже пытаться рассуждать, отчего все сложилось именно таким образом. Но замыкающая книгу повесть "Семь дней" все же дает слабый намек на то, почему именно этот лейтенант дошел до конца войны. Уж не для того ли, чтобы спасти сокровища Дрезденской галереи? В мае 1945 года именно он оказался единственным человеком - в том месте и в тот час - ясно понимавшим, что уникальные картины и скульптуры Дрезденской галереи человечеству необходимы. Молодому лейтенанту удалось уговорить маршала Конева отправить в разбомбленный Дрезден группу из пяти человек на розыски сокровищ. Конев дал лейтенанту ровно семь дней. Картин и скульптур в полуразрушенной галерее не оказалось. О том, как были обнаружены работы Рубенса, Рафаэля, Тициана, Вермеера (всего 300 картин) - с огромным риском для жизни, в фантастические сроки - и рассказывает эта повесть.
Имя истинного спасителя сокровищ быстро исчезло из реляций - фамилия у лейтенанта была для эпохи борьбы с космополитизмом не подходящая - Рабинович (Волынский - литературный псевдоним). Вот и вся история. Тонкость и профессионализм звучащих в книге суждений о спасенных картинах выдает нам еще и глубокого ценителя искусства. Недаром после войны Леонид Волынский написал несколько популярных книг о художниках - передвижниках, французских импрессионистах, Ван Гоге, каждую из которых в те годы приходилось пробивать в печать с боем: война не кончается никогда. Не прошло и шестидесяти лет, и проза Леонида Волынского, чуткая, мудрая, полная теплого внимания к миру, людям, культуре, потрясающе благородная проза, снова с нами.
Я это видел. Новые письма о войне. М.: Время, 2005.
В этой книге собраны письма о войне, полученные редакцией газеты "Известия", однако никогда не публиковавшиеся в столь полном виде. Они разнесены по главам, выстроенным в хронологическом порядке.
Эти письма писались уже в годы перестройки - людьми, не зашуганными страхом сказать не то и не так, при этом не героями, а бывшими рядовыми, офицерами, партизанами, врачами, медсанинструкторами (ангельские лица на приведенных фотографиях - девочкам по 18-20 лет), словом, "пролетариатом войны".
Множество свидетельств - и о первых днях войны, когда наши пограничники и авиация были застигнуты врасплох и не предупреждены о наступлении немцев даже после пересечения границы, о кратких военно-полевых романах, о внезапных проявлениях человечности и со стороны наших и со стороны немцев, лаконичные фронтовые письма, которые, честно говоря, читать невозможно: "Папа, это ничего, я покинул поле боя ненадолго, еще не раз буду в бою и отомщу подлой гадине. Здоровье, можно сказать, на все сто, но хожу на костылях". Автор письма 17-летний Леня вскоре погиб.
Рецепты блокадной кухни: "Похлебка из кожаных ремней. Лучше брать неокрашенные ремни. Нарежьте мелкими кусочками, промойте и залейте с вечера водой. После кипячения заправьте крапивой, лебедой, мокрицей или другими травами. Хорошо прибавить немного уксуса". "Заливное. Плитку (100 грамм) столярного клея замочить". Письма тех, кого война застала детьми, на чьих глазах расстреливали матерей и родных. Наконец, Европа, дни Победы, ликование, подернутое горечью, первые свадьбы, возвращения и невозвращения. "Дальше я описать в словах не могу. Запомнила, что папа взял меня на колени и дает гостинец - кусок сахару и кусок хлеба, то же - братьям. А маме - сатин синий в горошек". Война кончилась, начинался мир.