Поделиться
Ответ на этот вопрос мы отправились искать в город, где за двести дней погиб миллион солдат. Город, с которого началась Победа. За что умирали люди в пылающем Сталинграде? Что такое Родина? Способно ли новое поколение встать на защиту своей страны? Что такое патриотизм?
Государственная память. Главная высота
Высота 102,0 — главная достопримечательность Волгограда. В 43-м здесь был огромный холм из песка, обломков кирпича и железа. Первая трава на Мамаевом кургане появилась только в 45-м.
На бетонных ступеньках огромным белым трафаретом «ЗА НАШУ СОВЕТСКУЮ РОДИНУ СССР!».
На скамейках целующиеся парочки.
— Вход бесплатный? — спрашиваем сопровождающего нас Сергея Фадеева, консультанта Управления по работе с политическими партиями и общественными организациями Департамента информации администрации Волгограда, знающего историю своего города «от и до».
— Конечно! Это же как церковь!
— А не думали о том, чтобы сделать вход платный?
— Да что вы?! Как можно брать деньги с ветерана здесь воевавшего или его внука?! Память оценить невозможно.
— Этого часового, — Фадеев показывает на стоящего на самом верху семнадцатиметровой стены солдатика, — пытались своровать дважды. Хотя он вовсе не из цветного металла, а бетонный, что с ним делать, в огород поставить? Солдатик, между прочим имеет натуральный человеческий рост — 172 см. Тут и проводку воровали. И буквы из цветного металла. Однажды целый «Смоленск» сперли, перед 9 мая. Варвары.
Потоптавшись у таблички «Хода нет, штраф 1000 рублей», молодые люди решительно шагают по жухлой траве. Под этой травой — 36 тысяч солдат.
Бетонной Родине-матери всего тридцать семь.
— Специалисты смотрели, говорили, что здесь самый лучший бетон, — говорит Владимир Берлов, директор историко-мемориального комплекса «Героям Сталинградской битвы» на Мамаевом кургане». — Ей вон сколько лет, а она в таком отличном состоянии! Бетон должен дышать, протечки — это тоже естественно. Ко Дню Победы здесь посадят двести деревьев — живые памятники каждому дню битвы. Шестьдесят берез посадят ветераны.
— Сейчас состояние «Родины-матери» стабильное, — подтверждает его заместитель Валентина Клюшина. — Но необходимо вести ежегодное наблюдение за смещением вертикальным и горизонтальным. Наблюдение за мечом и статуей стоит 1 миллион 200 тысяч рублей в год. Очень нас беспокоит подпорная стена, которая держит всю насыпь. Тут когда-то насыпали 150 тысяч тонн грунта, чтобы не было опрокидывания главного монумента. Если ее не укрепить, все может поползти. В плохом состоянии «стены—руины». Надо бы снять слепки и сделать чугуна, перевести все в долговечный материал, но денег пока нет. Камеры наблюдения за порядком поставили только в прошлом году. Дорогое это удовольствие, и потом — 14 камер очень мало (территория комплекса — 27 га). На них же ничего не видно, никакого преступника не поймаешь!
— Спонсоры свою помощь не предлагали, чтобы сохранить памятник?
— Какие спонсоры?! У нас же кругом священная земля и кладбища! Кому мы нужны? Вот если бы нас перевели на уровень федерации…
«Историко-мемориальный комплекс «Героям Сталинградской битвы» принадлежит области. Комплекс обслуживает 50 человек, зарплата дворника — 720 рублей, оператора котельной — 900. На содержание его необходимо ежегодно 14 миллионов. В этом году область выделила 4,5 миллиона рублей. Сотрудники комплекса проводят экскурсии бесплатно. Но гостиница «Волгоград» предлагает двухчасовую экскурсию с доставкой туда-обратно за 900 рублей.
И все же главной высотой многие волгоградцы считают другую высоту. К Лысой горе (высота 145,5) от Мамаева кургана минут тридцать на машине. Родина-мать могла бы стоять здесь, но из-за удаленности от центра гора проиграла, хотя по ожесточенности боев не уступала Мамаеву кургану. Осенью 42-го немцы пришли сюда, чтобы пробиться к Волге. Высоту отстояла знаменитая 64-я армия Шумилова. От Лысой горы до Волги чуть больше двух километров. Лысая гора на самом деле огромный, продуваемый всеми ветрами, холм.
— Я видел фотографию 1949 года, — говорит Станислав Егин, начальник отдела образования администрации Советского района, — тут как у Пушкина, помните «Руслан и Людмила» — о поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями? Так и тут все было усеяно белыми костями и черепами.
На квадрате потрескавшегося асфальта стоит бетонного цвета обелиск. Елочный венок, засохшие гвоздики, коробки из-под сока, пластиковые бутылки, обертки от конфет.
— Здесь часто проходят церемонии. Видите, — кивает он на венок, — последняя 2 февраля была. Я прошу прощения, ровно через две недели здесь все будет блестеть. Хочется, чтобы к праздникам все было хорошо, сами понимаете, что будет, если убрать все раньше.
— Сколько нужно денег, чтобы здесь все привести в порядок?
— Для реставрации надо больше миллиона рублей.
— А сколько выделяет государство?
— Вам честно сказать или для печати? Ни копейки.
Нужна ли кому-то память и святая земля с монументами-обелисками, если государству она не выгодна? Как выяснилось, нужна. Вскоре мы нашли музей «Память», созданный по частной инициативе.
Частная память. В подвалах универмага
В 42-м центральный универмаг на площади Павших Борцов был чуть ли не единственным полууцелевшем зданием. В этих подвалах был пленен знаменитый Паулюс. Здесь была получена последняя радиограмма.
— Мам, ну купи, купи мне Барби, — хнычет у витрины светловолосая девочка. Может быть, 15 июля 42-го здесь другая девочка дергала маму за руку, умоляя купить ей куклу. Теперь в подвалах универмага можно посмотреть восковые фигуры и штаб Паулюса.
— У нас не госпредприятие, — извинительно, но строго говорит сотрудница музея, — вот прайс-лист, ознакомьтесь, пожалуйста. «Экскурсии: дети — 20 рублей, взрослые — 40, иностранцы —100», свободное посещение для всех категорий в два раза меньше.
В этом коридоре был штаб 6-й армии. Сотрудники музея говорят, что здесь все подлинное — дверь, ящик с мединструментами, одеяло, черная опустошенная бомба с дверцей (контейнер для продуктов, который придумали Гитлер с Геббельсом).
— За сто рублей у нас можно заказать настоящий фронтовой обед (гречневая каша из котелка), — говорит Светлана, — его подадут официанты в военной форме.
Склад игрушек. На полу валяется деревянная лошадка, беспомощно растопырила руки-ноги кукла. Прислонившись к стене, отпихнув ногой плюшевого мишку, сидит восковый раненый немец. У разбитого подвального окошка застыли в готовности двое с автоматами. Терпеливо выжидают, когда появимся мы. Свищет холодный ветер.
— Тут был госпиталь, трупы, зловоние, отсюда потом вывезли 120 машин грязи и мертвых тел, — рассказывает Светлана. — Нам, конечно, трудно даже представить, что здесь было на самом деле, все равно все было иначе.
Среди памятных открыток, бюстов русских вождей и минискульптур Родины-матери, внимание почему-то привлекли носки с надписью «Шаг к победе» по 13 и 19 рублей 2005 года.
В день музей проводит до десятка экскурсий.
— Особенно в каникулы очень много детей приходит, — говорит Светлана, — им особенно нравится комната-склад с игрушками. Второклассники показывают в зале трофеев на немецкую губную гармошку и спрашивают, что это такое.
— Немцы приезжают, — продолжает она, — почти ни о чем не спрашивают. Очень много снимают на камеру, стоят подолгу у документов — рассматривают. Удивительно, что румыны ни разу не приехали, хотя наши нашли тут их огромное военное кладбище. Американцы часто бывают, австрийцы.
Некоммерческая память. Лицеисты
В музее истории лицея № 5 посетителей не меньше, чем в подвалах универмага. В роли экскурсоводов — школьники. Зачем им это нужно?
В 41-м выпускники сталинградской школы № 8 (сегодня лицей № 5) ушли на фронт с выпускного вечера. Из 10 «б» не вернулся никто. Музей лицея хранит сотни историй, фотографий, писем-треугольников. Чаще сюда приходят ветераны. Сегодня их в миллионном Волгограде осталось около десяти тысяч.
— И их остается все меньше, — говорит десятиклассница Оля. — Я не думаю, что мои дети смогут с ними разговаривать. Но я хоть что-то передам им, чтобы они знали свою историю.
— В нашей школе работала Идея Петровна, — вспоминает Светлана Михайловна, руководитель музея. — Во время Сталинградской битвы ей было четыре года. Они попали под бомбежку, когда уходили, им казалось, что они шли по огню. Весь город горел.
— У нее, у Идеи Петровны, знаете, какая история, — тут же подхватывает Оля. — Она с мамой и младшей сестрой переправлялись через реку на небольшом катере. Над ними так низко пролетел немецкий самолет, что она запомнила рыжие волосы на руке летчика. Один из матросов ее случайно сбил, и она оказалась в воде. Матрос прыгнул в воду, поймал ее, доплыл до катера. Ее успели втащить в катер, а матрос погиб. Мать так крепко обняла ее рукой, что когда они доплыли до берега, оказалось, что не может разжать руку. Солдаты разжимали. А у Идеи Петровны с тех пор голова налево почти не поворачивается. Сейчас она живет одна, но у нее есть шестнадцать кошек и четыре собаки. Она всех любит и за всеми ухаживает.
— История с кошками особая, — улыбается Светлана Михайловна. — Когда она с сестрой и мамой бежала их горящего Сталинграда, они должны были эвакуироваться на большом пароходе. У нее на руках был маленький котенок. Вдруг он вырывается и бежит. И тогда маленькая Идея вырывается и мчится за котенком. Бабушка кричит, мама кричит, но она не вернулась, пока не поймала этого несчастного котенка. А когда они пришли к пристани, пароход уже ушел. И они переправлялись на катере. А потом узнали, что пароход разбомбили. И бабушка, очень верующая женщина, сказала, что само провидение послало этого котенка, чтобы он спас их жизни.
— Тоже провидение спасло наши жизни, когда послало к нам папу. Когда началась Сталинградская битва, я была маленькой девочкой, — Светлана Михайловна рассказывает уже свою историю. — Приехал к нам папа, и мы почему-то не успели спрятаться в бомбоубежище. Папа держал на руках маленькую сестренку, а мама меня за руку. Когда мы до него, наконец, добежали, увидели, что оно уничтожено прямым попаданием бомбы. Бомбежка была настолько сильная, что моя младшая сестра онемела. До шести с половиной лет она ничего не говорила, кроме «мама» и еще пары слогов. Мы общались знаками. А заговорила она, когда мы были на Украине, она вдруг закричала по-украински: «Мама, закрой калитку!»
— Как думаете, за что они воевали?
— За нас, — не раздумывая, ответил десятиклассник Антон. — Если бы они проиграли, весь мир был совершенно другой.
— Мне кажется, что каждый воевал за что-то свое, — возражает семиклассница Саша, — ведь у каждого человека есть любимые люди, любимое место. Вот каждый и защищал свое, любимое. Есть люди, которые говорят, что жить прошлым нельзя, — продолжает она. — Но жить прошлым и помнить — это разные вещи. Ветераны не живут прошлым, они просто помнят. Потому что они патриоты. Они — наша живая память.
А еще память может быть личной. И тогда она нужна каждому. Например, Даше, бабушка которой в 42-м таскала раненых через Волгу. Даша гордится бабушкой, но не уверена, что сама смогла бы выжить в то время. Почему?
Личная память. Даша
С Дашей мы познакомились в кафе, на площади Павших Борцов. Даше двадцать. Она учится в медицинской академии. Ее бабушка и дедушка встретились в 42-м в Сталинграде.
— Бабушка любила рассказывать о войне, — говорит Даша. — В 41-м ей исполнилось пятнадцать. Закончила семилетку и поступила на медицинские курсы. Когда началась мобилизация, на фронт забрали почти все училище. Уже были составлены списки, и имени Маши в них не было (она была там самая маленькая). Но в последний момент кто-то заболел или откупился, и на фронт отправили пятнадцатилетнюю Машу. Ее определили в отдельную автомобильную санитарную роту и сразу же отправили на передовую. В Сталинград. Мне почему-то запомнилось из бабушкиных рассказов, что всегда и везде они ходили пешком. Ноги опухали и стирались до крови.
За столиком модного кафе сидит девушка в широких штанах и в ботинках «Camelot» и рассказывает, как бабушки — девчонки таскали на себе раненых с поля боя, переправляли их в госпиталь, стирали одежду и окровавленные бинты. Их всегда не хватало. Как зимой в ледяной Волге полоскали бинты. Руки сводило от холода. Но закончить нельзя, пока все не перестираешь. Как переправляли ночью раненых солдат через реку.
Сначала они строили деревянные плоты, на которых укладывали раненых. Потом через реку протягивался толстый канат. Девчонки садились на плот, и, перебирая по канату руками, перетаскивали его на противоположный берег. И так несколько раз: туда и обратно. Рукавиц и перчаток не хватало, поэтому руки были изодраны до крови.
— Я вообще не могу представить себя на ее месте, — говорит Даша. — Я в 15 лет еще ходила с мамой за руку!
Дед у нее был танкистом, после ранения стал шофером. Возил раненых, оружие, продовольствие. За рулем сидел сутками, а чтобы шофер не заснул, рядом сидела сестра, которая колола его иголкой в бок. Как-то раз Маша попала в машину к Косте. Потом воевали вместе на Курской дуге, но в разных частях. Встретились только в Венгрии. В конце войны. И больше не расставались.
Про Венгрию бабушка рассказывала смешную историю. Девчонки, как только закончилась война, побежали делать модную в то время стрижку и химию. А дед, когда увидел ее с новой прической, ругался, потому что ему уж больно нравились ее косы.
— Представляешь себе Сталинград 42-го?
— Как в кино. Разрушенные стены, торчащие голые трубы, обгоревшие деревья, травы нет, одни камни, кругом трупы, пепел, дым.
— Что бы ты делала, если бы жила в то время?
— Я бы сошла с ума, наверно. Попыталась залезть куда-нибудь, спрятаться и закрыть глаза…
Про них, не струсивших и победивших, написано множество книг и сняты сотни фильмов. Что хранит память каждого из них, не покажет ни одно кино. Александра Николаевна Преснова ушла на войну в двадцать лет и отстояла Сталинград. Как это было?
Живая память. Александра Николаевна
— Как хорошо, что вы пришли, — улыбается с порога Александра Николаевна, — а то я сидела и плакала. Мужа недавно похоронила. Очень хороший человек был. Таких не бывает.
На пузатом серванте, на самом видном месте стоит портрет с черной лентой.
— До 83-х лет не успел дожить, — вздыхает Александра Николаевна. — Мы в одной части вместе служили, под Волгоградом. Да вы проходите. Компотику попробуете? — и тут же приносит полнехонькие стаканы, которые бережно ставит на расправленные бумажные салфетки. На прислонившемся к стене черно-белом снимке застыла девушка с пронзительным взглядом. Саша Кузнецова (девичья фамилия).
— В июне 41-го я была Волгограде, — говорит Александра Николаевна, — на курсах усовершенствования. Про войну узнали утром. Все встрепенулось сразу, засуетилось, а мы накрылись простынями с головой, — прижимает к груди скрещенные руки, — и смотрим в окошечко.
Саша Кузнецова ушла на фронт весной 42-го.
— 30 марта на открытых машинах нас привезли на сборный пункт. Везли рано утром, потому что днем кругом грязь, лужи — не проедешь, а по ночам подмораживало. Собрались мы в райкоме партии, дали нам расчесочку, зубную пасту, мыло.
По специальностям распределяли уже в армии. Александра Кузнецова была связисткой, служила вместе с разведчиками, которые наблюдали за самолетами.
— Тревога в городе чувствовалась, когда враг был еще на Дону, — рассказывает Александра Николаевна. — Сталинград был весь какой-то серый. Суета была страшная. Отправляли и отправляли эшелоны. Люди закупали то соль, то мыло, бегали по магазинам. Первая сильная бомбежка была 17 июля, а потом 23-го. За два—три дня от города одни коробки остались. Все горело.
Я в первый день обороны была в южном районе города. Мы стояли недалеко от моста. Немцы так рвались сюда: самолеты сбрасывают бомбы, люди окружают Сталинград со всех сторон. Наше подразделение сначала охраняло элеватор, а потом мы ушли на хлебозавод имени Куйбышева. Там был лес, сложенный штабелями, и узкие дорожки, по которым можно ходить. Немец очень метко бросал зажигалки. Лес загорелся, выйти невозможно. Мы задыхались в землянке. Надо было выбраться. Мы брали матрасы, — двумя руками Александра Николаевна прижимает к себе невидимый матрас — и где-то перебежками, где-то ползком пробрались к воротам. До ворот было всего-то метров пятьдесят, но нужно было бежать очень быстро, чтобы не загореться. К своим пришли все черные от сажи и копоти, нас даже не признали сразу.
На линию выходили всегда ночью, в любую погоду. Связь все время рвалась, а связь считали нервом армии. Должна быть слаженность, например, чтобы наши пушки все в один миг стреляли. При мне был телефонной аппарат, каска, шинель, автомат, гранаты «лимонки» на поясе для всякого случая, катушка с кабелем, тоже очень тяжелая. Здесь местность открытая, поэтому бегали согнувшись или ползком. У меня был такой опасный случай. Это было в феврале, уже почти перед освобождением. Зима была суровая, доходило до 40—50 градусов. Снега было очень много. По снегу бежишь, он в валенки набивается. А валенки-то не всегда были, чаще сапоги. У меня 38-й размер, а сапоги на три размера больше, но ничего, шлепали потихонечку. Значит, беру я острогубцы, вставляю провод в отверстие посередине, тяну и бегу вдоль провода, не видно же ничего, и так нахожу обрыв. В тот раз я нашла один конец провода, а второй не нашла. Пришлось ползать, искать, а разрыв оказался на расстоянии метров шести, если не больше. Нашла второй конец, и когда концы зачистила от изоляции, чтобы их соединить, взяла руками, а связь по мне пошла. Наши, когда связь пошла, обрадовались. Я вернулась, а они так меня обхватили, и плакали даже, потому что участок опасный был. Вот так все двести дней и ночей выходили на связь. Спали очень мало, так, дремали. А в последние дни, когда уже в ноябре началась артподготовка, только ремень слегка ослабишь и спишь. Как команда «на связь», встаешь, ремень подтягиваешь и бегом.
Молодые были, поэтому переносили страх как-то приглушенно. Сейчас бы я, наверное, больше испугалась. Страха умереть не было, страшно было от того, что на глазах все рушится, крики, стоны. Что война немцами проиграна, ощущалось уже в Сталинграде. Радость была неимоверная. Такая тишина кругом наступила, — задумчиво смотрит в окно Александра Николаевна.
В фильмах о войне девушки ходят на каблуках и заплетают длинные косы. В чем на самом деле ходили девчонки летом 43-го? Что ели? Чем жили? В кого влюблялись?
Детальная память. Тансульки-мансульки
— Брюки мне сначала старенькие дали, латаные на коленках. Гимнастерку выдали. Чтобы погоны стояли, мы картон подкладывали. Мужчины завидовали, подходили, спрашивали, а мы их учили. Сапоги кирзовые, размера на три больше. Мы их углем чистили, чтобы блестели. Сапоги никогда не снимали. Только на остановках могли позволить себе снять сапоги, чтобы ноги немного отдохнули. У меня походка была такая легкая, и сапоги подолгу носились. Всем уже поменяли, а я все в старых хожу. Иногда даже обидно было, — смеется она.
Косу мою отрезали в первый день. Я так плакала, когда пришел командир и сказал, что разрешает длинные волосы. А косу-то уже отрезали. Так жалко было! Под конец поняла, что когда что-то заводится в волосах, косу иметь невозможно. Мы голову как мыли — принесем в чашке воды из столовой и моем. Волосы были очень короткие, как у мальчиков. Козявочки водились-то и в голове, и в одежде. Эта было неприятно.
Тяжело было, когда нельзя было несколько дней помыться. Вы представляете, что это для девушки? Фельдшер у нас был молодой парень. Как мы стеснялись ему что-то говорить, не знали, как и назвать. Он тоже нас стеснялся. Спрашивает «Кузнецова, что случилось?», а я ему: «да простыла, наверное». А как же правду скажешь? Вату нам давали, но прятать же надо было потом куда-то.
Мылись-стирались, а как же без этого? У нас все было: и мыло, и зубной порошок. У каждой был тазик. Когда стояли на Волге, у нас была баня, вся закопченная. Из нее мы и мытые выходили все черные. И туалет у нас был. На улице. Плетень такой, отдельно для мужчин, отдельно для женщин. По кустам не бегали.
Спали на досках, нары были в землянке. Всю войну прожили в землянках и окопах. Я во время войны совсем не болела, как железная. Сама поражаюсь. Кормили хорошо: мясное, гречка, хлеб. Еду в котелках давали. Поешь сам, передаешь другому. А из стреляных гильз делали светильники. Ребята наливали в них бензин, а мы шили из портянок фитили.
Танцульки-мансульки были, а как же. Но боже упаси, чтобы девчонки губы красили! И ресницы! И кремов никаких не было. Сережек, колечек не было. Не на что покупать-то. Помню, день рождения мой отмечали 3 февраля. На следующий день после сталинградской победы. Пошли в сад и возле огромной клумбы бесились долго-долго. В снегу валялись, в снежки играли, хохотали, дурачились, орали.
Командиры осторожно к девушкам относились, помягче. Женский полк их облагораживал, они преображались. Старались быть подтянутыми, аккуратными. В нашем полку парни ничего себе лишнего не позволяли. У нас же артиллерия, интеллигентные офицеры. Тогда было как: кого приглядел для себя, на той и женился, а потом до-олго вместе жили. Из наших только два офицера не женились.
А скромности-то сколько было! Ребята нас даже больше стеснялись, чем мы их. Все-таки девушка в девятнадцать лет взрослее и умнее, чем девятнадцатилетний парень. У нас нельзя было улыбаться и строить глазки. Серьезности было много. Вот парень, например, мне нравится, и я ему, а я держусь, вроде вообще не замечаю. Мы с моим женихом первый раз поцеловались, когда он меня домой с фронта провожал.
P.S. Они сражались… за Родину
— Александра Николаевна, за что вы тогда воевали?
— За Родину, — вскинув подбородок, мгновенно отвечает она. — Вот знаете, теперь много рассказывают про отряды, которые толкали в спину солдат. Про приказ за номером 227 — «Ни шагу назад!». Приказ был, только нас никто не толкал в спину. Нас толкало сознание. Мы любили Родину. Любили и за нее воевали, а Родина — это народ, земля, наши культурные ценности.
— Что такое Родина?
— Ух, какой сильный и емкий вопрос, — задумался первый заместитель главы администрации Волгограда Андрей Доронин. — Наверное, Родина — это люди, которые тебя окружают, с которыми ты общаешься. Твои близкие. Друзья, с которыми вместе ходишь в баню. Любимая женщина. Дети, которых ты хочешь вырастить именно такими, какими ты их видишь, а не так, что получится.
— У них выбора не было, они Родину защищали! Родина — это парадоксально непонятная, но от этого не менее любимая среда существования, ограниченная географическими рамками. Родина — это там, где у тебя были самые счастливые или самые гнетущие моменты... Родина — это там, где любимые люди, неважно — взаимно это или нет! Родина — это где было счастливое детство или наоборот, так отвечают на вопрос о Родине современные молодые люди.
Ответы оставляют ощущение, что большая Родина сегодня обесценилась.
Мы завидуем им, тем, кто тянули канаты в сталинградской ночи, стирая руки в кровь, тем, кто сцеплял зубами «нерв армии», тем, кто прыгал вокруг клумбы в феврале 1943-го, они знали, что защищали.
Мы все сегодня спотыкаемся о смыслы и живем в ситуации ценностного провала. От этого нам неуютно, от этого мы все не уверены в Родине, которую надо защищать.
С балкона обычной пятиэтажки, улыбаясь, нам машет рукой Александра Николаевна Преснова. Девушка из июня сорок первого, отстоявшая этот безумный май две тысячи пятого.