Поделиться
Ее называли обыкновенной богиней, человеком другого измерения, душой русского балета и его поэзией. Девочки, которым посчастливилось попасть на спектакли Кировского театра или Большого, когда их спрашивали, кем они хотят стать, отвечали: Галиной Улановой. Но сама она в детстве мечтала быть моряком. И позже, когда близким удавалось вызвать ее на откровенный разговор о профессии, признавалась: "Знаете, какая странность... Не могу я сказать, что я люблю балет как таковой... Может, потому, что через мою жизнь не прошло какое-то потрясение, я ведь не застала Анну Павлову, Тамару Карсавину, Ольгу Спесивцеву, Вацлава Нижинского... Его я испытала во МХАТе на спектакле "Дни Турбиных", который стал самым сильным театральным впечатлением моей жизни"...
На пуантах
О недоступности и немногословности Галины Сергеевны написано не меньше, чем о природе ее таланта. Кто знал ее лично, отмечал, что она очень мало говорила и была скупа на рассказы. В компании никогда не была ее душой, но всегда - ее центром. Внешне производила впечатление человека совершенно закрытого. Умела держать людей на приличной дистанции - особенно малознакомых. Журналисты, которым удавалось взять у нее интервью, начинали свои материалы с описания того, как во время беседы она сосредоточенно зашивала балетную туфельку, подчеркивая сугубо деловой характер разговора. А в последние годы жизни и вовсе решительно пресекала любые попытки объяснить гармонию танца словами: "Жизнь моей души принадлежит только мне. О чем рассказывать? О том, как создается то или иное движение, как готовится та или иная роль? Смешно. Говорить, откуда черпают вдохновение? Странно".
Ее родным и любимым городом был Петербург. "В Москву я никогда бы не переехала, да так власти распорядились, чуть ли не решение ЦК по этому поводу приняли", - объясняла Галина Сергеевна. Она получила все существующие тогда правительственные награды - звание народной артистки СССР, дважды - Героя Социалистического Труда, четырежды - лауреата Государственной премии СССР, лауреата Ленинской премии... Но дистанцию умела держать и с властью. Заложенное природой внутреннее достоинство не допускало и тени фамильярности.
Она не держала в жизни себя королевой, но она была ею - в душе, в своей природе. И это чувствовал каждый, кого она удостаивала взглядом, когда отрывала глаза от пола и смотрела на человека так внимательно - глаза в душу, - как способны только особы королевского звания. Сама она, правда, этот многими воспетый "незабываемо-мечтательный улановский взгляд" объясняла иначе: "Я долго не могла привыкнуть, стеснялась, что надо перед полным залом что-то изображать, поэтому всегда - голова вниз, глаза - вниз... Но потом научилась отключаться от публики. Поняв, что меня пугают тысячи следящих за мной глаз, мне посоветовали: смотри вдаль, поверх зала. Но глаза должны быть открыты!"
"В танце, в жизни она как будто ни на что не претендовала, но именно эта застенчивая замкнутость, сосредоточенность заставили всех признать исключительность ее индивидуальности, - писал о Галине Улановой Борис Львов-Анохин. - Она умела так взглянуть, так решительно отвернуться и внутренне отстраниться, что вы не могли не почувствовать силу ее отпора, бесповоротность отказа. В ней ощущалась полная независимость от чужой, враждебной воли, спокойное пренебрежение к любому приказу, угрозе или мольбе. Ей ничего нельзя было навязать, невозможно заставить. Она замыкалась "за семью печатями", становилась непроницаемой и недостижимой для того, кому не хотела открывать свое сердце... Вы все время чувствовали, что у нее есть "святая святых", куда она никого не допустит".
"Нужно иметь внутри заветную шкатулочкуи опускать в нее все - впечатления жизни, природы, все, - делилась со своими учениками Галина Уланова. - Хранить это, не расплескивать, не разбазаривать. Чем больше у актера накоплено в этой шкатулочке, тем скорее он найдет в ней что-то для своих ролей, тем интереснее будет он зрителю, который почувствует, что у него внутри есть свое, никому не ведомое и не доступное богатство..."
От одиночества, как другие, Уланова не бежала - напротив, стремилась к нему и любила подолгу бывать одна, мастерски владея тайной "публичного одиночества". Говорила, что не любит ходить на концерты - там ей мешает свет, и она неловко себя чувствует оттого, что рядом люди, - "я лучше, глубже воспринимаю музыку, когда одна дома слушаю пластинки или записи по радио". Даже маме в своем детстве признавалась, что она "по горло сыта обществом чужих". И в старости не стеснялась своей нелюдимости: "Раньше в Петербурге ходили конки. На лошадей одевали шоры, чтобы ничто их не отвлекало. Вот в таких "шорах" я и проходила почти всю свою жизнь. Чтобы ничто не мешало работать, думать о своей профессии. Самое комфортное для меня состояние - одиночество. Обычно я не подхожу ни к кому. Если подходят ко мне, начинают говорить о театре - тогда я испытываю ощущение, как от инъекций".
Но разговоры о ее трагическом одиночестве в старости не во всем обоснованны. Да, прямых наследников у Улановой не было. Но до последних дней с ней были ее ученики. Умерла она 21 марта, а в последнее в ее жизни 8 Марта Александр Богатырев и Владимир Моисеев привезли ей чудные розы.
Ее мужьями были интереснейшие, блестящие люди - дирижер Кировского театра Евгений Дубовской, режиссер Юрий Завадский (с ним, кстати, единственным, она была официально расписана и до конца его жизни не разведена), актер Иван Берсенев, главный художник ГАБТа Вадим Рындин (ему после расставания Уланова отдала все книги из своей библиотеки, связанные с изобразительным искусством, - королевский по тем временам подарок). Со всеми Уланова сохраняла хорошие, добрые отношения. Но все они были намного старше ее. И все ближайшее окружение Улановой ушло из жизни раньше... Однако многие стремились ей помочь. Другое дело, что она с трудом принимала помощь - не любила никого обременять. Одиночество ее было одиночеством любого большого художника...
За чаем
Иногда от навязчивых поклонников Уланова отделывалась шуткой. Рассказывали, как на одном из концертов она танцевала "Умирающего лебедя" и в антракте к ней бросились поклонники: "Это было необыкновенно, какой-то особенный трепет, каждая клеточка дрожала пронзающей душу дрожью прощания с жизнью!" - ахали. "Может быть, это оттого, что на сцене дуло", - невозмутимо отвечала Уланова...
Поверить почти невозможно, но теперь каждый почитатель ее таланта может прикоснуться к миру великой русской балерины и попасть в гости к своему божеству. В доме 1/15, корпус Б по Котельнической набережной, в квартире 185, где жила Галина Сергеевна, открылся ее музей-квартира, филиал Театрального музея имени Бахрушина. Ощущение от визита туда такое, словно хозяйка квартиры жива, сейчас сама откроет дверь и выйдет встречать гостей... Вот на столике ее белые тончайшие перчатки, сотканные будто из паутины... Почему-то зеленые холодильники... Стол на кухне, за которым она завтракала... В коридоре - кукла Щелкунчик в человеческий рост, подаренная ей Большим театром 8 января 1980 года в день ее рождения... В гостиной на диване - Микки-Маус, презентованный одной американской девочкой; его Уланова звала "дураком", но держала на видном месте - для детей, приходивших к ней в гости... Старинная питерская мебель, доставшаяся от мамы... Подаренные художниками картины... Фотографии родителей (артистов Мариинского театра), по которым видно, что Галя была папиной дочкой - сходство внешнее колоссальное... Музыкальный центр, телевизор, привезенные из Японии, - очень по тем временам приличные... Пропуск на сцену Большого театра, который выдавался артистам в день правительственных спектаклей. (Пропуск они должны были каждый раз предъявлять при выходе на сцену, но вот куда его потом девать - это было проблемой для балетных артистов. Однажды Уланова забыла свой пропуск в гримуборной. Охрана за кулисами танцевать ее не пускала. Пришлось прибегнуть к хитрости - крутануть фуэте и таким образом попасть к своему номеру)... Предметы, принадлежавшие Павловой, Марии Тальони, портсигар Шаляпина с билибинским рисунком и автографом Шаляпина... Косметика Улановой... В прихожей на вешалке, которую жильцы сталинских высоток получали вместе с квартирой, - сезонная одежда Галины Сергеевны... В гардеробной - дорожные сумки, чемоданы от Гуччи, ее любимые дамские сумочки... Палка, которая заменяла ей балетный станок... Стулья, за которые Уланова держалась, до самых последних дней выполняя ежедневную сорокаминутную гимнастику перед зеркалом... В кабинете - большая библиотека... Один сценический костюм Улановой - основная костюмная коллекция находится в Санкт-Петербурге. (Эластичного трико в те времена не было - звезды первой величины танцевали в простом трикотаже, который после первой же вариации растягивался фонарями. Так балерины вшивали по краям тяжелые пятикопеечные монеты, и после каждого номера, убегая за кулисы, подтягивали верх костюма под трусы)... Музыкальная шкатулка, до сих пор играющая... Черновик благодарственной телеграммы Сержу Лифарю за премию имени Анны Павловой Парижской академии танца, присужденную Галине Сергеевне в 58-м, но полученную ею только в 80-м. (Улановой, как и Плисецкой, эту премию советские власти получать запретили. Но Серж Лифарь спустя много лет все-таки прислал медаль)... Далее: уникальный архив, более 4 тысяч писем, фотографии, афиши... Цветы, которые при жизни Галины Сергеевны в доме не переводились - она их очень любила, даже разговаривала с ними, все стебельки-лепесточки сама обрезала, сама меняла воду... Портреты ее четырех мужей... Автограф Нуреева на английском языке - когда Уланова приезжала на Запад, Нуреев никогда не искал встреч, знал, что у наших могут быть неприятности, но всегда присылал букетики цветов в номер с визиткой, от кого, на иностранном. Был в этом смысле очень аккуратным человеком, никого не подводил...
Что же касается быта, то им занималась помощница по хозяйству и секретарь Татьяна Агафонова. Но великая балерина в принципе все умела делать по дому. Разве что машину сама никогда не водила. Жила как прима Большого театра, позволяла себе держать шофера, потому что в общественном транспорте боялась за ноги. И потому что очень любила, если удавалось выкроить пару часов, уехать за город, на природу - просто полюбоваться. Дачи у нее никогда не было - на собственную, видимо, денег не хватало, а государственную ей не предоставляли.
...При организации музея Улановой атмосферу ее квартиры удалось сохранить полностью. Три комнаты остались мемориальными, в четвертой, где жила Агафонова, разместили экспозицию. В улановских комнатах осталось все как было. Забрали только предметы, содержащие драгоценные металлы, - по музейным инструкциям их не имеют права там хранить. Но надо сказать, что и сама Галина Сергеевна украшения не любила - носила их мало.
Умереть красиво
8 января Галине Улановой исполнилось бы 95 лет. 11 января, 65 лет назад, в 1940 году на сцене Ленинградского театра имени Кирова состоялась первая в СССР постановка балета Прокофьева "Ромео и Джульетта", в котором Улановой был создан один из самых пленительных женских образов мирового театра... Умерла Галина Сергеевна в 1998 году, в возрасте 88 лет. На сцене за своих героинь ей приходилось это проделывать неоднократно: Джульетта кончает жизнь самоубийством, Марию из "Бахчисарайского фонтана" убивают, Жизель сходит с ума и умирает, "Умирающий лебедь" прощается с жизнью... "Красота ее танца примиряла со смертью, делала ее не страшной, а спасительной и даже желанной", - писали балетные критики об Улановой.
Зрители же награждали ее такими овациями, из-за которых в зале не было слышно оркестра. После зарубежных спектаклей водители вели машины в отель на холостом ходу - публика была готова нести автомобиль с Улановой на руках.
В 50 лет Галина Уланова уйдет со сцены навсегда. Последний раз она танцевала 29 декабря 1960 года в Большом театре в "Шопениане". Как часто сегодня люди искусства свой уход превращают в отдельное шоу - с заблаговременным пиаром, с установкой памятных досок. И - с последующим триумфальным возвращением... У Улановой прощального спектакля не было. Вернее, о том, что он прощальный, знала только она сама.
Со сцены она ушла в легенду. Посвятила себя преподаванию. Воспитала таких великих мастеров, как Екатерина Максимова и Владимир Васильев, Нина Тимофеева, Людмила Семеняка, Нина Семизорова, Надежда Грачева. Точно ясновидящая, предсказала балетную судьбу (или же балетную несостоятельность) многих других. "Я иногда смотрю на молодую балерину: она способна, обаятельна, ее сопровождает успех. Но проходит два-три года, обаяние юности выветривается, а работать она не научилась. Похвалы становятся все сдержаннее, а кажется, что не понимают, не ценят, и - испорчен характер, а может быть, даже жизнь испорчена. Воля, привычка к повседневному труду необходимы в искусстве, да и не только в искусстве", - напутствовала она своих учениц. Никто из них не помнит, чтобы она когда-нибудь небрежно или пренебрежительно отозвалась о коллегах. В чужих работах она замечала хорошее. О плохом чаще всего предпочитала молчать. Хотя требовательность ее была огромна. Но все замечания она оставляла для работы - высказывала их только на репетиции или в классе.
...Уже в Ленинградском хореографическом училище Уланова поняла, что "жизнь балерины состоит наполовину из слова "должна", а на вторую половину - из слова "нельзя". Что участь балетного артиста заключается в постоянной тяжелой физической работе... Порой утром на уроке до крови разбиваешь пальцы на ногах и в тот же день вечером, забыв о ранах, танцуешь на сцене... Обещание самой себе выполнить то-то и то-то было моим принципом, основой всей моей жизни. Такое воспитание воли вошло в привычку и стало источником того, что называют моим успехом. То, что так таинственно называют вдохновением, есть не что иное, как соединение труда и воли, результат большого интеллектуального и физического напряжения, насыщенного любовью..." Она вспоминала, что в первые сезоны у нее не было почти ни одного спектакля, в котором все вышло бы как надо: то смазывались туры, то, начав фуэте на середине сцены, она кончала их у правой кулисы, не всегда выходило даже то, что удавалось на репетиции. Все давалось трудно. Но она не любила спешить. Никогда не опаздывала. И больше всего на свете боялась учить - "искусство должно быть красивым, но никто не может объяснить, что такое - красиво".
Святослав Рихтер, которого с Улановой связывала многолетняя дружба, характеризовал ее как "тихую, скромную, элегантную женщину, с редким тактом, воспитанную в ту эпоху, когда ценили дар и душевную красоту". Про нее говорили: Уланова делает не больше того, что нужно, а все то, что нужно, делает гениально. У нее было безошибочное чувство меры и такта. Она всегда элегантно одевалась. До конца жизни ходила на высоких каблуках. Редко появлялась на публике. Не участвовала ни в каких интригах, ни с кем не боролась. Но ее мнение всегда было самым весомым. "Я человек другого века", - признавала она. А ее ученики и уже ученики ее учеников, в ком продолжает звучать танец Улановой, считают более того: "Она была над временем. И долго еще будет над ним".
"РГ" благодарит сотрудников музея-квартиры за помощь в подготовке материала.