Поделиться
"Конечная цель - ничто"
"Зона" буквально выкупила доцента Холодякова три года назад у одной из элитных школ города, где Игорь Викторович с удовольствием учил чуть ли не вундеркиндов, а параллельно работал доцентом кафедры гуманитарных дисциплин Института развития образования.
Поначалу Игорь Викторович страшно комплексовал.
- У меня ведь до этого была дивная школа, только отборные старшие классы: из кадетского класса парни сами себя делали, а не мечтали на диване "Хорошо бы найти портфель с баксами!" Еще был класс филологический, из девиц, которые ничего другого больше не умели, и поэтому их записали в филологини. Они со мной сначала страшно ругались, визжали, писали жалобы: злой дядька, противный, спрашивает, с каким вареньем Базаров и Кирсановы пили чай? Доносы писали на меня, но расставались мы всегда друзьями.
- Вы на кафедре сейчас работаете?
- На кафедре очень интересно, но нище. С ужасом нашел свой расчетный лист за апрель 2001 года: я получал 1600 рублей. А здесь у меня совершенно обалденный директор, который нашел возможность купить мне компьютер, сканер. На любом уроке я могу мгновенно раскинуть "раздаточный" материал. Директор покупает очень много учебников и хороших книг. У меня жена работает в средней школе, и у них нет того, что у меня в школе при "зоне".
- Насколько подготовлены ваши сегодняшние ученики?
- Большинство из них читают так плохо, что не в силах одолеть страницу и пересказать содержание. Мне откровенно в 10 классе говорят: "Я прочитал и забыл, что было в начале". Многие не могут прочитать предложение из пяти слов, просто не знают букв. Мы учим их читать по букварям "мама мыла раму". Мои ученики, если уж честно, не представляют, что чтение может доставлять удовольствие. Все из проблемных семей, практически половина без родителей. Это люди с обочины жизни, и у них нет почти никакой перспективы. Потому что нет системы, которая могла бы заняться их судьбой.
Я пришел им рассказывать то, о чем они в жизни никогда не слышали. Я им рассказываю, что есть любовь. Какая к черту любовь? Все знают, что такое любовь - "три бутылки пива и в кусты". И вдруг я говорю о том, чего в их жизни не было, и это им неприятно. Это раздражает.
В выпускном классе по-настоящему читают человек пять, они регулярно берут у меня книги. Еще пять читают, потому что им хочется получить не "три", а "четыре". Это уже десять человек. Уже что-то. Какое-то движение. Когда-то оппортунистов ругали за лозунг: "Конечная цель - ничто, движение - все". Я теперь оппортунист. Для меня важен процесс.
Явление русского Гарлема
- И что это за "процесс"?
- У нас на глазах происходит расслоение школы на массовые и элитные. Есть школы, в которых натуральные дубы сидят в десятом-одиннадцатом классах потому, что мама попросила: "Возьмите моего, а то на улице он чего-нибудь натворит". Есть школы, куда трудно поступить, где занимаются с наслаждением.
Мы потихоньку формируем, создаем свой собственный гарлем, гетто для бедных, необеспеченных, брошенных. Это печально, потому что за пятнадцать лет перемен ничего не сделано для того, чтобы люди могли почувствовать себя людьми. Чтобы обыкновенный работяга мог кормить свою семью. Мы выстроили лишь клочки, оазисы богатства посреди нищей страны.
И это одна из причин, по которой мои ученики возвращаются ко мне. Они смотрят на свою бабушку, у которой дважды отнимали накопленное на похороны, на маму, которая на двух работах не может элементарно прокормиться, и говорят: "Я так не хочу". Если на нефтеперегонный завод или на табачную фабрику с хорошей зарплатой ему не устроиться, значит, остается послать всех подальше и... воровать деньги любыми путями. Они мечтают о наркотиках как о возможности вырваться из этой жизни, уйти из этой серой, скучной обыденки, где они ничего не знают и не умеют, в иной мир.
Очень часто мои ученики - мерзкие люди, но мне их жалко и таких. Я вычитал дивную фразу в книгах у Феодосия Печерского: "Грех ненавидь, грешника - люби".
- Насколько вам удается на них воздействовать?
- Мое воздействие на установившиеся закономерности минимально. Но я показываю - есть другая жизнь, другая возможность. Я открываю дверь, пойдешь ты или нет - другое дело.
- Вы улавливали момент, когда ученик переставал быть пофигистом и проявлял интерес к вашему "человековедению"?
- Есть у нас кабинетная библиотека, которую мы собираем. Вся современная литература, вся классика. И вот когда он приходит ко мне, прочитав Астафьева, и говорит: "А нет ли чего-нибудь еще такого же?" - это уже движение. Мне наплевать, что у него по русскому "два", есть люди, которым вообще не дается русский язык. Но он пришел ко мне попросить книгу. Причем, самое удивительное, читают очень много зарубежную классику! Пришлось даже приобрести хрестоматию. "Фауст" - постоянно на руках. (При том, что сразу их предупреждаю: "Это очень трудно, сложно. Потом, когда прочитаешь, лучше бы ты со мной поговорил".) Сонеты Шекспира хорошо идут, как ни странно. Может быть, потому что переводы замечательные? И... совсем не идет Есенин. Казалось бы - хулиган, но он такой задумчивый, грустный хулиган, а в них - бесшабашность. В каждом классе есть несколько человек, которые после лекции берут Блока и читают его. Не сто человек, конечно, но двое-трое таких в каждом классе. - Потому что - "Я вижу берег зачарованный и зачарованную даль" - это то, что в них, может быть, есть. И - на дух не принимают всю современную литературу. Абсолютно. Всех этих Петрушевских, Пелевиных, все текстологические изыски и попытки нащупать новую мораль - не воспринимают. А Астафьев идет. И не военные его рассказы, а "Последний поклон", "Царь-рыба". На ура - "Людочка". Как им жаль эту несчастную девчонку.
- Почему им нравится Астафьев, как вы думаете?
- Это то, что прошло мимо них. Последний поклон, добрый дом. Тепло родни. Дед, который всегда заступится. Бабка-ворчунья, которая и на печь положит, и ноги нагреет, и травкой натрет. Это то, без чего нельзя человеку обходиться. А если приходится без этого обходиться, то хотя бы так прикоснуться к этому.
Тютчев на лавочке
- Некоторые ученики учатся у вас три года. Есть прогресс?
- Возникает ощущение, что время прошло не впустую. Если я раньше, в прежней школе, мог сказать, что мои ученики поступают в МГУ, открывая дверь ногой, то теперь говорю: "Он стал менее сволочной. И возможно, это - воздействие русской литературы".
- А как вы их заинтересовываете?
- Мой любимый, безотказно действующий пример. Когда мне кто-нибудь заявляет (Холодяков переходит на хрипотцу с блатной интонацией - авт.): "На хрена нам этот Тютчев, эти Феты все". Я отвечаю (говорит с той же интонацией - авт.): "Послушай, Вася. Ты сидишь с Леной на скамеечке, рядом Петя сидит. Петя говорит: "Ну че, Лен, пошли". А ты говоришь: "Лена, а, правда, что лирика Тютчева настолько суггестивна, что ее диссонансная поэтика..." Лена тут же отпадет, и ты будешь первым человеком на этой лавочке". Он говорит: "Да, конечно, она тут же уйдет от меня, от дурака такого, козла". Говорю: "Нет. Ты не понимаешь, Лена у тебя будет другая, ты ее по себе уже выберешь, по тому, каким ты станешь". И перед ними появляются те образцы, которых они лишены, которые они от себя отталкивают, но которых им хочется. Потому что все они себя вынуждены убедить, что "все бабы - стервы, все мужики - козлы, все менты - поганые, все учителя - халявщики". И тут появляюсь я, и мы начинаем читать Булгакова, который вдруг устами своего героя произносит фразу: "Воздастся тебе по вере и по делам твоим". Веришь, что все бабы гадины, а мужики козлы - у тебя приятель будет козел и жена гадина. А вот если веришь ты, что есть Она, единственная, и только ради тебя живет и дышит - то такую и встретишь.
Луч света в темном царстве
- Какие герои, характеры им нравятся? Влюбляются ли в персонажей?
- Нет, влюбляться - это слишком сильно. Про Катерину говорим в моем десятом классе. Перед ними женщина, которая открыла счастье любви, ради которого жить стоит. Но надо через мужа перешагнуть. Она знает, что нельзя построить свое счастье на несчастье другого, и возникает трагический тупик. И выход из трагедии всегда один. Смерть. Счастья быть не может. И не потому, что Борис такой слабый и не сказал: "Пойдем со мной, Катя". - Она в другом городе бы в обрыв бросилась, потому что она все равно растоптала бы свою семью, мужа. И они, собаки, задумываются. Возникает идея, что есть женщины, которые способны на высочайший поступок, и поэтому не все они стервы, бабы-то... И, в общем-то, ситуация Катерины начинает ими чувствоваться как трагическое явление. Не просто "дура, которая перебесилась, гульнуть захотела", - человек, который столкнулся со счастьем и понял, что для своего счастья нужно другого погубить. А это вызывает уважение. Когда человек отказался от своего ради кого-то. Они, ученики мои, испытывают нравственное напряжение: что не встретилась им та, которая... Поэтому они постоянно выпрашивают друг у друга адреса девчонок: "Познакомь". Заочная любовь процветает. Пишут, пишут... без конца, выискивают все эти адреса в газетах знакомств, а теперь там четко указывается: "из мест лишения просим не писать". Для них это тяжело очень.
Они с восторгом встречаются с театральным институтом: раз в два-три месяца приезжают студенты, привозят какие-то спектакли, капустники. Им открывается другой мир. Другие девочки, другие мальчики. Была одна обалденная встреча - один из наших преподавателей, Валентина Федоровна, пригласила свою знакомую аспирантку педуниверситета. Девочка ездила по приглашению во Францию и вернулась. Выступала перед нашими старшеклассниками. Современная, красивая. И вдруг рассказывала о другой жизни, из которой они выпали, но которая возможна. Для отряда это было потрясение, потому что она открыла им возможности другого мира. Есть другая жизнь, которая не менее интересна, чем та, которую они знают. Помните формулировку Леонова из "Джентльменов удачи"? "Подумаешь, инженер, что у инженера за жизнь? То ли дело у тебя - украл, выпил, в тюрьму, украл, выпил, в тюрьму - романтика". Вот эту романтику они знают.
Они дерганые, злые как собаки. Их в школу откровенно загоняют, школа для них - лишняя нагрузка. Но мне страшно понравилась фраза, которую произнес один из моих учеников. Сидели уже на перемене, трепались. Кто-то с улыбкой, с хохотом, но я заценил - сказал: "Игорь Викторович, нормально. Школа - это такое место, где я могу сказать то, что думаю, и мне ни хрена за это не будет". (Потому что если он в отряде это скажет, то ему морду вот так вот сделают). И добавил: "А здесь мне еще и отметку поставят". Прагматично. А ведь с другой стороны - похвалил...