Поделиться
Петр Максович Явич свои художественные школы начал проходить, когда ему не было и 12 лет. Попасть на уроки к Пэну помогли случай и знание... венгерского языка. Отца Петра - Макса Явича - еще в 1913 году забрали в солдаты. Служил под Вязьмой, а в плен к австриякам попал в окрестностях Львова. В плену работал парикмахером. Женился на венгерке Илоне Мотуз. После освобождения домой вернулся не сразу. В 1919 году в Венгрии грянула революция под лозунгом "Вся власть Советам!", но вскоре потерпела поражение. А Макс с женой и сыном все еще не торопились с отъездом. В 1925 году в городе Залаэгерсег Петр пошел в школу. В этом же году отец все-таки уехал в Витебск. Родственники матери думали, что он не вернется и семью не заберет, поэтому мальчишку записали на фамилию Мотуз. Но через год семья воссоединилась.
Однажды репродукции работ двух учеников Пэна опубликовал солидный венгерский журнал, который художники прислали своему учителю. Переводчиков, кроме родителей Петра, в Витебске не нашлось. Когда перевод был сделан, Пэн поинтересовался, чем он может отблагодарить, есть ли в семье дети и, может быть, кто-то из них рисует. Мать сказала, что Петр увлечен рисованием, и Юрий Пэн попросил привести мальчика к нему.
- Так я оказался в мастерской великого художника, - рассказывает Петр Максович. - Первым экзаменом, как сейчас помню, был рисунок гипсовой головы Христа, что висела на дверях у Юрия Моисеевича. Кажется, Пэн остался доволен. Только сделал замечание по поводу носа: у меня он получился очень правильным, а у Христа - с небольшой горбинкой. Так начались мои занятия. Нас, юных учеников, было у Юрия Моисеевича четверо. Уже тогда я понимал, что имею счастье разговаривать с необычным человеком. Пэн был для нас всем - и искусством, и школой, и даже домом. Поражала его бесконечная открытость, простота и вместе с тем высокая культура. Я ни разу не слышал, чтобы он ругался. Все наставления делал мягко, без окриков, не повышая голоса. Не спрашивая, голодны мы или нет, Юрий Моисеевич грел для нас чай, варил картофель в мундире, ставил на стол кусковый сахар, масло, творог. И еще селедку - "шотландку". Маленькие жирные рыбки... Многие, правда, говорили тогда о скупости мастера. Я лично этого не замечал. Но дело в другом - для него ничего, кроме искусства, не существовало. Все свое время он отдавал картинам. А не учить не мог, потому что горел желанием передать свой опыт и знания. Для него важно было продолжение. Это как раз тот случай, когда художник обладал талантом учителя.
Кстати, до 1917 года существовала частная школа Пэна. А когда ее закрыли, Марк Шагал пригласил своего учителя преподавать в училище, которое он возглавил. Но директорство Шагала, а затем и учительствование Пэна продолжались недолго. И тогда мастер зовет всех желающих к себе домой, который всегда был открыт. Когда художник болел, то, отправляясь в лечебницу, оставлял ученикам ключи, просил, чтобы открывали двери для всех, кто хочет посмотреть его работы. Часто дом напоминал проходной двор. Сам Пэн не комментировал свои работы, давал людям возможность самим понять их смысл. Иногда случались и курьезные ситуации.
- Как-то мы рисовали по заданию Юрия Моисеевича, - рассказывает Петр Явич, - и в это время зашел председатель горсовета. Человек грубоватый от природы, он, по-видимому, не отличался высокой культурой. Но Пэна любил самозабвенно. Во всем ему помогал. Зашел и говорит: вы, мол, работайте, а я покажу гостю картины. Мы гостя узнали сразу - это был Александр Григорьевич Червяков, один из руководителей Беларуси. Пэну гостя председатель горсовета не представил. А потом, когда нежданные посетители ушли, мы художнику и сказали, что сам Червяков его картины смотрел. Юрий Моисеевич очень долго сокрушался, что не поговорил с ним.
Затем была учеба в Витебском художественном техникуме. Вскоре арестовали отца - видно, сделали из него "шпиона" венгерского, а может быть, австро-венгерского. Знакомая машинистка из "серьезного ведомства" матери шепнула: "Видела Макса в списках на расстрел..." К одной трагедии добавилась вторая: два подростка убили Пэна. Суд был открытым. На процесс, как и на похороны, шли делегациями от заводов, фабрик, советских учреждений...
После техникума для Явича открылась прямая дорога в театрально-художественный институт - талант, отличник и все такое. Но, посоветовавшись с матерью, Петр от радужных перспектив отказался. В Витебске оставались мать, две маленькие сестры. Кто для них кусок хлеба заработает? Зарабатывать довелось художником в оперном театре. Пока не началась война. На фронте Петру Максовичу пришлось побывать и пулеметчиком, и переводчиком, и даже будучи сыном "врага народа" в контрразведку попасть. Снова судьба, на этот раз военная, забросила его в края, которые он помнил с детства, - довелось освобождать Венгрию. И здесь случай подарил ему уникальную возможность, о которой он мечтал всю жизнь, - воочию увидеть работу самого Леонардо да Винчи. А дело было так. В штабе дивизии каким-то образом узнали, что Явич - художник. И сделали "заказ" - нарисовать портрет комдива, Героя Советского Союза генерала Берестова. Портрет, на котором бравый генерал был изображен в блеске орденов и медалей, командиру дивизии настолько понравился, что он предложил художнику денежное вознаграждение. Явич вежливо отказался, но отважился попросить иную "награду" - съездить в Будапешт, в художественный музей.
Генерал не только разрешил, но и транспорт предоставил и даже сопровождение выделил. Так ученик Пэна пришел посмотреть на работы тех титанов, о которых когда-то рассказывал ему витебский мастер. Из той "экскурсии" 1945 года ему на всю жизнь запомнилась "Голова воина" - эскиз красным мелом, написанный Леонардо да Винчи для росписи во Флоренции (Палаццо Веккьо) "Битва при Ангьяри". Яростное выражение лица, ужас в глазах... А он, Явич, только что рисовал улыбающегося, при полном параде генерала... Этот рисунок Леонардо да Винчи будет перед глазами художника и спустя много лет, когда в мастерскую к нему придет легендарный, с геройской и драматичной судьбой партизанский командир Минай Шмырев. Поэтому, наверное, в глазах на портрете батьки Миная и отражается его боль, его память о своей погибшей семье...
Старейшине среди витебских живописцев Петру Явичу уже исполнилось 86 лет. Почтенный возраст, время подведения итогов. Хотя художник и сегодня работает. От мастерской, правда, отказался - тяжело подниматься на шестой этаж. Но, как и прежде, ходит на этюды. Пишет дома - все стены в картинах. Настоящая галерея. Искусствоведы, любители живописи, устроители всевозможных выставок никогда не обходят художника стороной. К слову, одну из его работ еще в конце 1940-х купила Третьяковская галерея. Многие картины Явича - в зарубежных частных коллекциях. Помнят мастера и в Венгрии, часто приглашают туда. Не так давно и витебские власти поддержали художника изданием роскошного альбома, где помещены репродукции лучших его работ. Но у Петра Максовича есть одно заветное желание:
- Хочу передать все свое собрание Витебску. Готов сделать это уже сейчас, разговаривал с детьми, внуками - они меня поддерживают. Неужели эта красота не будет людей радовать?.. Когда-то, лет шесть назад, городские власти согласились принять в дар дом-музей художника. Даже название ему придумали - галерея изобразительного искусства реалистического направления. Решили, что произведения Явича станут основой экспозиции. А в дальнейшем здесь будут выставляться и работы других мастеров. Согласились тогда власти и с тем, что к ныне существующему дому номер 7 по улице 5-я Коллективная следует небольшую пристройку сделать: должен же где-то сейчас жить сам Петр Максович. Но эти планы почему-то изменились, о решении забыли. Жаль. Мог бы стать город Пэна, Шагала и Малевича богаче еще на один музейно-художественный адрес.