Поделиться
- Вы воспитанник императорской капеллы, которой уже 525 лет. Ваш друг, ее художественный руководитель Владислав Чернушенко, говорил, что детское хоровое пение сходит на нет, и убежден, что большие голоса стали редкостью потому, что в стране резко уменьшилось количество хоров.
- Думаю, он прав. С царских времен дети пели в церквах. В детских хорах прививалась музыкальная и общая культура. Капелла мне дала все, чем я живу. Там я понял, как нужно слушать музыку. Оттуда выходят большие музыканты.
- Как сложилась в Вене карьера вашей супруги Тамары Милашкиной?
- Она пела в Венской опере, и в мире ее очень ценят. Достаточно сказать, что Пласидо Доминго именно с ней пел свою первую "Аиду". Она исполняла партии в "Трубадуре", в "Тоске", в "Дон Карлосе", во многих оперных шедеврах. А сейчас мы оба на пенсии.
- Это приятное ощущение - отдых от сценической каторги?
- Это покой, погружение в частную жизнь. 35 - 40 лет жизни прошло принародно - это громадная нагрузка. Нужно всегда хорошо выглядеть, быть в форме. Бывали дни, когда петь не хочется, а ты должен. Публике все равно, здоров ты или болен: она заплатила за билет и хочет свое получить.
- Вы по-прежнему не преподаете?
- Я даю мастер-классы для молодых певцов Мариинки. Преподавать в Венской консерватории мне неинтересно: специфические немецкие голоса меня не привлекают.
- Хорошо ли вы себя чувствуете в Петербурге?
- Где бы я ни жил, в Вене ли, в Москве ли, меня всю жизнь тянет в Петербург.
- Ваши родители были солистами Кировского театра. Как вы относитесь к тому, что в Коломне появится вторая сцена Мариинки в стиле компьютерной графики под золотым покрывалом?
- Мне трудно сказать, как это будет. Но то, что реконструкция театра давно назрела, однозначно. Сейчас другое время, другая динамика, а все старое оборудование крайне неудобно.
- Как вы относитесь к тому, что происходит в Большом театре?
- Большой театр встал на лыжи и едет с вершины, где он находился, вниз. И теперь, мне кажется, он на краю. И это меня тревожит. Снижена требовательность, а значит, качество. Театр не может без поиска - голосов, музыкантов. А в Большом сегодня нет голосов и нет ничего по-настоящему интересного. Валерий Гергиев и его сестра Лариса Абисаловна занимаются собирательством, создали Академию, ищут талантливых. И вы посмотрите, какие результаты, какие голоса! Выпускники Академии поют на лучших мировых сценах! А в Большом это никого не интересует.
- Но и ваша коллега, болгарская прима Гена Димитрова, говорит о катастрофической нехватке голосов.
- Дефицит больших оперных голосов сейчас ощутим, к сожалению, во всем мире.
- Почему же советские времена, когда наших артистов мало вывозили и они варились в собственном соку, оказались для нашей культуры самыми звездными?
- Это была счастливейшая пора для Большого театра. Золотая пора, когда там пели Архипова, Вишневская, Милашкина, Образцова, Мазурок, Нестеренко! Мне посчастливилось с ними работать. Лучшие мировые театры дрались за них, хотели их заполучить.
- Говорят, особую роль в судьбе золотой плеяды Большого сыграл Марио дель Монако, который после визита в СССР пригласил в Италию Ирину Архипову и сообщил западным импресарио, что в Москве вся оперная труппа - такого же уровня?
- Возможно, он о нас рассказал. Но приглашать нас стали с 1963 года, когда театр начал ездить за рубеж. Запад нас услышал, и этого было достаточно. Там не признают наших званий - там только зал и ты. И либо ты покоряешь зал и тебя публика принимает, "стоя на ушах", либо ты остаешься никем.
- Елена Образцова, смеясь, рассказала о том, как она чемоданами отвозила свои гонорары в Союзконцерт.
- Все, кто "там" получали гонорары, должны были сдавать до 95 процентов государству. Причем все это превращалось в издевательство. Нужно было писать бесконечные отчеты. Не ту букву напишешь - обязывали переписать.
- Многие обласканные в советское время артисты любят называть себя диссидентами.
- Мы никогда не были диссидентами. Мы были абсолютными рабами. Нам указывали, как жить, где петь. Но на Западе мы об этом не рассказывали, а просто до изнеможения, но с удовольствием работали.
- Вас называли наследником Зураба Анджапаридзе после его ухода из Большого. Говорят, вы даже невольно подражали ему в роли Германа, читая, к примеру, письма Лизы в "Пиковой даме" с грузинским акцентом.
- Я не подражал, а хулиганил. Зураб был моим другом, он был замечательным певцом и товарищем. Светлая память о нем и благодарность живут в моей душе, но я никогда никому не подражал. Другое дело, что я хотел бы петь, как Марио Ланца. Хотел бы так петь, но!.. Не умудрил Господь.
- Как-то вы сказали, что тенор - это тембр особый, для избранных, его воздействие необычно...
- У тенора больше выразительных моментов. Особенно притягательны крепкие драматические тенора, когда мужчины с баритональными голосами должны забираться бог знает на какие высоты! И говорят, что это особым образом действует на дам. Мне тоже кажется, такое пение не лишено чувственной эротики.
- Как вы определяете степень своей амбициозности? Быть на олимпе и так вдруг покинуть все это - любовь публики, преклонение?
- Я никогда не был амбициозен и тем более тщеславен. Мне было неловко петь хуже других - вот и все.
- Посчитали, что достигли предела?
- Я мечтал уйти со сцены, когда все тебя хотят, а не тогда, когда просят всевышнего, чтобы ты больше не приезжал.
- Но большинство оперных звезд не в силах расстаться с публикой.
- Да, есть балетные звезды, которые переживают себя так невероятно, что разрушают собственные легенды. Есть и певцы, которые себя переживают, давно закатившись за зенит своего искусства, и тем не менее цепляются за сцену. Это либо гордыня, либо потеря вкуса.
- Знаете, а вот ария графини из "Пиковой дамы" Образцовой, которую она спела в прошлом году на сцене петербургской филармонии, во мне звучит до сих пор.
- "Графиню" даже я могу спеть. Да, могу, могу. Есть вещи, которые можно спеть, даже когда ты вообще сляжешь, хоть в 82 года. Но ведь Елену Васильевну помнят как Амнерис, как Марфу в "Царской невесте" и в "Хованщине", как Кармен! Вот это явилось ее главным достижением. Нужно оставаться наверху, там, где ты всю жизнь находился.
- Каких режиссеров вы любили больше всего?
- Франко Дзеффирелли, Джанкарло дель Монако и Пьеро Фаджоли. Потрясающие режиссеры.
- К счастью, в России теперь есть канал "Культура", и мы видим и Дзеффирелли, и Зубина Мету, и Венскую оперу, и "Ла Скала", и "Ковент-Гарден"...
- Но в России больше нет того Большого театра. Дайте такую золотую оперную обойму, какая была в наши времена, и театр будет ломиться от публики.