Поделиться
Желания и возможности
Пятая венчурная ярмарка, состоявшаяся недавно в Санкт-Петербурге, с ее презентациями и традиционной нацеленностью на анализ кое-что, как мне кажется, прояснила.
Российская ассоциация прямого и венчурного инвестирования (РАВИ) представила на ней подробный обзор. Из него с неизбежностью следует: спрос на деньги инновационных компаний и их предложение венчурными фондами - две большие разницы.
Расстыковка наблюдается практически по всем важнейшим параметрам. Так, опросы руководителей 17 управляющих компаний, согласившихся ответить на вопросы, показали, что для того, чтобы принять решение об инвестировании, фондам требуется получить как минимум блокирующий (64 процента опрошенных), а то и контрольный (12 процентов) пакет акций. В то же время отдать контроль над своим первоначальным детищем при условии получения инвестиций готовы всего 4 процента инновационных компаний. Еще 9 процентов согласны поступиться блокирующим. Правда, большинство ответили, что по этому вопросу пока не определились, что заставляет вспомнить слова министра образования и науки Андрея Фурсенко: "В вопросах продажи бизнеса все дело в цене". Однако из личных бесед автора с участниками венчурной ярмарки вытекает, что успешные предприниматели отдавать контроль над своим бизнесом не хотят ни за какие деньги. Предпочитают искать тот или иной вид дешевого кредита, рассматривая фактически как таковой и венчурный капитал. Как показал опрос, лишь 2 процента предпринимателей рассматривают в перспективе возможность продажи развившейся компании стратегическому инвестору. То есть большинство не прочь попользоваться деньгами, но желают оставить бизнес за собой. Вывод первый: российские предприниматели не готовы получать инвестиции на условиях, которые им предлагают.
Серьезная нестыковка вырисовывается и в размерах инвестиций. 47 процентов инновационных компаний нуждаются в суммах до 500 тысяч долларов. Только 16 процентов готовы привлечь свыше 2,5 миллиона. При этом средний размер сделки в уже проинвестированных компаниях составляет 6,8 миллиона долларов. Пять наиболее крупных венчурных компаний, под управлением которых находится 1,58 миллиарда долларов (а это половина всего венчурного капитала в России), декларируют минимальные суммы инвестиций - от 2,5 миллиона и выше. То есть для большинства потенциальных потребителей их капитал недоступен. Это вывод второй.
Происхождение этих "ножниц" нетрудно понять, если обратить внимание на распределение инвестиций по стадиям развития инвестируемых компаний. Выясняется, что до сих пор на этапе "start-up" (начальная) и последующих ранних этапах развития вложено всего 16 процентов венчурного капитала. Деньги предпочитают давать на расширение уже существующего производства (51 процент). Предпочтения - потребительский рынок и телекоммуникации. А если точнее, мобильная связь, производство упаковки, пивоварение и пищевая промышленность. "Вкладывают на самом деле не в принципиальные новшества, а в незначительные улучшения давно и хорошо продающейся продукции. То есть туда, где риск невелик", - отметил заместитель председателя комитета экономического развития, промышленной политики и торговли Санкт-Петербурга Сергей Зимин. Честно говоря, такие инвестиции называть венчурными как-то язык не поворачивается.
Правда, какой-никакой сдвиг к лучшему вроде бы наметился. Если до кризиса 1998 года потребительский рынок, телекоммуникации, энергетика и легкая промышленность поглощали более трех четвертей венчурных капиталов, то в последние пять лет их доля сократилась процентов до шестидесяти. В то же время в программно-аппаратное обеспечение, электронику, биотехнологии, медицину и химические материалы (то есть в отрасли, которые можно считать высокотехнологичными и инновационными) вложено в десять раз больше, чем в 1994-1998 годах. Но и поныне высокие технологии не потребляют и четверти всех венчурных инвестиций.
Наконец, те же исследования РАВИ показывают: инвесторы имеют гораздо более высокие претензии к рентабельности бизнеса, чем тот может, по мнению самих бизнесменов, обеспечить. 70 процентов управляющих компаний готовы вложить деньги в проекты с расчетной рентабельностью не ниже 35 процентов. Но подобной доходности ожидают только около 20 процентов предпринимателей, претендующих на венчурные деньги.
Сколько стоит идея
Взаимоотношения предпринимателей и венчурных компаний складываются непросто по ряду причин. Не последняя из них - разногласия в оценке стоимости инвестируемых компаний. И тут в полный рост перед нами встает проблема интеллектуальной собственности. В октябре на заседании комиссии по противодействию нарушениям в области интеллектуальной собственности Андрей Фурсенко в очередной раз озвучил идею безвозмездной передачи разработчикам прав на интеллектуальную собственность, созданную на бюджетные деньги. Напомню, что до сих пор она оставалась собственностью государства. При этом, по оценкам министра, в коммерческий оборот запущено менее 1 процента российских разработок, в то время как в западных странах - до 70.
По большому счету, признал Фурсенко, у нас не во что вкладывать венчурный капитал, поскольку для этого нужны в первую очередь находящиеся в собственности разработчиков идеи и патенты. А таковых в России крайне немного, так как львиная доля разработок пока осуществляется в государственных институтах и по закону принадлежит государству. Создавать малые инновационные предприятия удается в основном там, где начальство институтов практически игнорирует закон и распоряжается результатами исследований как своей собственностью. Так, к примеру, поступает Санкт-Петербургский государственный университет. О его опыте на конференции рассказал директор департамента интеллектуальной собственности СПбГУ Игорь Леонов. После чего руководитель Федеральной службы по интеллектуальной собственности, патентам и товарным знакам Борис Симонов практически признал, что университет действует незаконно. Просто на это закрывают глаза, сознавая, что иначе никакого внедрения инноваций не будет.
Но не у всех же такой статус, как у СПбГУ, где учился сам президент. Так что торговать своими разработками не каждому дано. Хотя всем прекрасно известно: в США, пока разработки институтов оставались собственностью государства, в коммерческом обороте было всего 4 процента патентов, а после принятия закона Бай-Доула, передавшего результаты в собственность университетов, число патентов возросло в десять раз и подавляющее большинство из них внедряется тем или иным образом в производство. Причем создано более 2 тысяч инновационных компаний, занявших работой до 260 тысяч рабочих и приносящих в бюджет до 50 миллиардов долларов от оборота интеллектуальной собственности.
У нас же, даже когда работы выполняются по заказу со стороны, держателем патента становится обычно тот, кто их профинансировал. В результате, по данным эксперта Института открытой экономики Андрея Кунова, правообладателями более половины отечественных разработок являются иностранцы. Мы импортируем сырые идеи. Зато покупаем готовые технологии. Причем продаем дешево, а покупаем дорого. Соотношение цен импорта и экспорта в области научных исследований достигает 40 раз, в области патентов - 80 раз.
В общем, интеллектуальная собственность в России сильно недооценивается. А раз так, ученым и изобретателям практически нечего со своей стороны вкладывать в инновационные компании. Они понимают, что реальная стоимость их патента или технологии велика, но доказать это им нечем. Соответственно, инвесторы зачастую считают свой денежный вклад более весомым, чем он есть на самом деле. И договориться о создании совместной компании не удается.
На заседании комиссии по интеллектуальной собственности премьер-министр идею министра образования и науки вроде бы поддержал. До 15 ноября минфину, минюсту и минобрнауки поручено договориться о механизме передачи прав на разработки, выполненные на бюджетные деньги. Однако известно, что министерство финансов все эти годы категорически возражало против такого решения. Ведь однажды, в самом начале девяностых, право собственности уже передавалось изобретателям. Потом предприятиям и учреждениям. Но позднее именно стараниями министерства финансов были внесены изменения в патентное законодательство, вернувшее разработки в собственность государства. Кто скажет: как будет на этот раз?
Вести или расчищать дорогу
На многочисленных конференциях и "круглых столах" венчурной ярмарки неизбежно всплывал вопрос о роли государства в поддержке инноваций. Что без нее не обойтись, прямым текстом признал генеральный секретарь Европейской ассоциации прямого и венчурного инвестирования Хавьер Эчарри и даже один из основоположников мирового венчурного инвестирования Питч Джонсон. Вопрос: каким должно быть это участие? Есть два пути. Первый (и по нему идут в последнее время страны Юго-Восточной Азии и Индия) - это активное участие самого государства в процессе инноваций. Он подразумевает выбор на государственном уровне приоритетов развития, протекционистскую политику, централизацию принятия решений. Нельзя не признать, что те же Китай и Индия добились на этом пути существенных результатов. К примеру, Индия теперь занимает второе место после США по разработкам в области программного обеспечения. Да и проектно-конструкторские разработки по многим серьезным вопросам начинают производить на Индостане.
Второй путь - поощрение конкуренции. Так развиваются страны Европы и США. Здесь роль государства сводится прежде всего к созданию такой налоговой базы, которая ставила бы предприятия, вкладывающие деньги в рискованный бизнес инноваций, в условия, когда вести таким образом бизнес было бы выгодно. Так, во всех европейских странах с развитой системой венчурного инвестирования инвесторы полностью или частично освобождаются от уплаты налога с суммы вклада при условии долгосрочного владения паями (то есть от 3-5 лет). Есть и у нас такой закон, точнее, законопроект, но он вот уже несколько лет все никак не может выбраться из недр Госдумы.
Практически единственным реальным инструментом государственного участия в развитии инноваций в России остается Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере. Его программа поддержки инновационных фирм на этапе "start-up" развивается вроде бы успешно. По крайней мере, по словам заместителя генерального директора фонда Сергея Полякова, фонд рассчитывал получить 2 тысячи заявок (а пришло 2,7 тысячи), отобрать 400 из них (а отберут и профинансируют, видимо, 500). Но... С одной стороны, работа эта встречает сопротивление некоторых руководителей институтов, считающих, что уходящие в бизнес ученые уносят с собой разработки, являющиеся достоянием всего института (все та же проблема интеллектуальной собственности!). А с другой, при изменении структуры бюджета, по словам, исчезла отдельная строка "Фундаментальная наука и содействие НТП". Фонд же финансировался в процентном отношении от этой статьи. Откуда и в каком объеме теперь будут браться деньги, неясно.
Некоторые представители крупных иностранных компаний (а основные инвесторы венчурного капитала пока они) успокаивают россиян. Дескать, не стоит так уж переживать за венчур, у страны есть другие серьезные преимущества в борьбе за место на рынке интеллектуальной собственности и нужно использовать прежде всего их, а о венчуре забыть. К примеру, развивать консалтинговые услуги, проектно-конструкторские разработки. Больших капиталов здесь не требуется, а уровень образования в России пока еще остается очень высоким. Все так. Однако страна, занимающая седьмую часть суши, вряд ли захочет и сможет ограничиться лишь этим. И никогда не согласится ограничиться. Что бы ни советовали ей ее новые друзья и сколь бы неразворотливы ни были ее собственные власти.