Поделиться
Возможно, поэтому на роль главного советского шпиона, нового Штирлица, был приглашен Руперт Эверетт, уже в свое время сыгравший Григория Мелехова в несостоявшемся фильме Сергея Бондарчука "Тихий Дон". Теперь он играет Лео, безупречно лощеного, но в любви страстного, причем то, как легко его герой разрушает налаженную семью, отбивая красавицу жену у товарища по университету, снимает часть наветов на его сексуальную состоятельность. Красавицу жену играет Шарон Стоун, теперь неуловимо напоминающая Жанну Болотову. По сюжету, разоблаченный советский разведчик таинственно исчезает, потом обнаруживается в Москве, потом его шокированная жена летит к нему в СССР, и в дальнейшем фильм целиком концентрируется на страшной дилемме: любовь или коммунизм.
Надо полагать, картина попала в конкурс исключительно из-за "русского следа". Иных заметных достоинств в ней нет - это более чем стандартная лирико-шпионская драма, которая начинается, как десяток других, в Бейруте, а ноги зла растут, конечно же, из советской Москвы. Москва показана в тех сумрачных тонах нищеты, которые смотришь со смешанным чувством узнавания и стыда: заполненный солдатней город, где каждая малость становится проблемой, убогие интерьеры, вокзального типа рестораны с толстыми официантками, очереди за мороженым. Впрочем, вырвавшись из этого ада, героиня Шарон Стоун немедленно попадает в другой ад, уже американский, с его паранойей и еще более неласковыми спецслужбами. Так что здесь можно говорить об определенной объективности: речь идет не о советских происках, а о том, как политические догмы путают людей, как их закабаляют и уничтожают самую возможность простого человеческого счастья.
Первые дни фестивального конкурса заставляют предположить, что здесь мостится дорога к победе отечественного кино. Потому что из семи уже прошедших картин первой бесспорно талантливой и несомненно заслуживающей призов оказалась "Национальная бомба" Вагифа Мустафаева - совместная российско-азербайджанская продукция.
Здесь сердце дрогнет в радостном предчувствии уже в первых кадрах, идущих под прелестно знакомую музыку Гии Канчели - вариант "Читта-Маргаритта" из "Мимино". И колорит возникает практически тот же, что был в любимых фильмах с советского Кавказа - правда, скорее грузинских с их уникальным умением любую мелочь жизни обсуждать очень серьезно и на солидном философском уровне ("Если каждый, кого уволили с работы, будет кончать жизнь самоубийством, то в живых останутся только те, кого не уволили с работы"). К тому же и главную роль играет Автандил Махарадзе, один из уникальных мастеров грузинского кино и театра ("Покаяние").
В основу картины Вагиф Мустафаев ("Мерзавец") взял замечательно остроумную пьесу Эльчина Эфендиева, где каждую ситуацию и каждую реплику хочется запомнить и потом цитировать в толпе хохочущих слушателей. Сюжет здесь как шампур в шашлыке: история со съемками фильма, который застрял от безденежья, скрепляет в одну цепь колоритные портреты главных и второстепенных персонажей, участвующих в блестяще придуманных комедийных этюдах, столь же смешных, сколь и грустных. Один из героев работает над национальной бомбой, которую планирует сбросить не на другие государства, а себя и свою страну - "так будет лучше для всех". В этом парадоксе оказывается столько глубокого и универсального смысла, что он застревает в душе надолго после фильма.
Этот фильм вообще - фейерверк идей, каждой из которых менее щедрым авторам хватило бы на отдельную картину. Здесь мама зарабатывает плакальщицей на похоронах и теперь, чтобы не выбить ее из творческого состояния, с ней все разговаривают плача. Здесь старый заслуженный киномонтажер уволен по сокращению штатов, хочет сказать по радио всю правду об окружающем мире, но выбирает нечто более привычное, и теперь его жена звонит знакомым: включайте скорее радио, там мой муж танцует!
"Национальная бомба" - выразительное, как все на Кавказе, отпевание былой "братской дружбы народов": в ней есть "неизлечимый след" советской психологии и постоянно присутствуют, кроме жителей славного города Баку, грузины, казахи, таджики, евреи, в ней играют на зурне и бубнах, пьют вино из рога и водку из стакана без закуски, в ней осколки некогда налаженного быта, которые никак не могут снова соединиться в целое. А главный парадокс фильма - желание бросить в это кипящее варево бомбу, чтобы разом со всем покончить, так же просто и по-кавказски лукаво разрешается в финале: "Бросить бомбу в себя нам запретило мировое сообщество. Это значит, мы еще кому-то нужны".
Еще как нужны! Я не знаю ни слова по-азербайджански, но вот услышишь знакомый до боли русский язык с "кавказским акцентом" - и словно после долгой разлуки домой вернулся.