Поделиться
"Он сказал, что если бы предложили ему выбирать, кем бы он хотел быть в ХIХ столетии, он ответил бы - "русским барином". А я сказал, что хотел бы быть крестьянином..." Это признание литературоведа, ученого и в прошлом большого литературного начальника Ф. Кузнецова. Трогательно верный классовому подходу, Феликс Феодосьевич предпочел хотя бы мысленно слиться с далекими землепашцами. Ну а барином грезил пожить в позапрошлом веке не кто иной как Булат Шалвович Окуджава.
Фанерное Переделкино
В какой-то мере его мечта осуществилась на исходе ХХ столетия, когда он получил дачу в Переделкино. Позже туда переселился его друг Юрий Карякин. Булат пришел его навестить и спросил: "Как тебе здесь?" Карякин ошалело ответил: "Просыпаюсь, щиплю себя: не приснилось ли?"
"А я уже восьмой год себя щиплю", - подтвердил чудо пребывания поэт и подарил философу сувенирчик - пейзаж, инкрустацию по дереву. Недавно Карякин мне снова показал эту работу неизвестного зэка - на фоне леса старенький домик, до боли напоминающий дачу Окуджавы, который не уставал ее воспевать:
Мне нравится то, что в отдельном
Фанерном домишке живу.
И то, что недугом смертельным
Еще не сражен наяву...
Я был свидетелем того, как "барствовал" Булат. Ему нравилась эта жизнь - с кашей на завтрак, с очисткой крыльца от снега, с возней вокруг "жигуленка", с прогулками по переделкинским улочкам, с явлениями к нему каких-то немыслимых персонажей, вооруженных рукописями, гитарами и огненным желанием быть выслушанными "самим Окуджавой".
О том, насколько был богат этот человек, мечтавший стать русским барином, я узнал однажды холодной весенней ночью, когда проснулся от грохота канонады.
Нет, это была не война. Напротив его домика полыхала дача, а "стреляли" разлетавшиеся во все стороны куски раскаленного шифера.
Булат стоял у своего забора в телогрейке и валенках, очень напряженный. "Боже, - тихо сказал он. - А если у меня такое?"
"Не усугубляйтесь, - успокоил я. - Какие у вас ценности!"
Он посмотрел на меня взглядом заботливого земского врача: "Юра, у меня архив..."
Другой бы вскричал: "Да там у меня такое!" Другой, но не Булат. Кроме того, читая его романы, я все больше убеждался - его архив особый. Это письма, фотографии, предметы, отражающие историю чувств близких ему людей. Мир тех, кто входил в его родословную, мир семьи, дома, двора.
На должности стрелка
" Я вам описываю жизнь свою и больше никакую..."
Подтверждение тому его "Упраздненный театр" - о своем детстве, протекавшем на фоне страшных событий прошлого века, о родных, подхваченных вихрями революции и уничтоженных, сломленных ею же.
Такую интимную историческую прозу критиковать трудно. Поэтому оппоненты ловили его на "чудовищных" искажениях. Писали, например, что весной его герой не мог есть малосоленых огурцов.
...Мне кажется, я до сих пор вижу его шагающим по улице с сучковатой палкой (после операции на сердце врачи прописали ему упорные прогулки). Мы с сыном сбрасываем снег с крыши, и я тихо говорю: "Ты знаешь, что почти все песни, которые мы тихо напеваем, написал этот человек?" Сын кивает, и мы машем путнику, а он - нам.
Эрнст Неизвестный как-то сказал, что Булат похож на Ганди. Уверен, он имел в виду внешнее, видимое ему, художнику, сходство. Однако Окуджава не был тихим непротивленцем злу, проповедником, моралистом.
Он был солдатом. Но никогда не писал это слово с большой буквы. Как и другие важные слова. Ему были абсолютно чужды пафос, поза, дидактика...
Вот как он рассказывал сыну о войне.
Мой сын, твой отец - лежебока и плут
Из самых на этом веку.
Ему не знакомы ни молот, ни плуг,
Я в этом поклясться могу...
Когда погорельцы брели на восток
И участь была их горька,
Он в теплом окопе пристроиться смог
На сытную должность стрелка...
В 1999 году в Переделкино открылась первая международная научная конференция, посвященная творчеству Булата Окуджавы. Это было замечательное собрание! И по составу участников, и по глубине, яркости озвученных мыслей.
В контекст моего скромного рассказа лучше всего помещается тема, выбранная известным диссидентом, правозащитником Александром Гинзбургом - "Булат и поступок".
Однажды, еще в 1959 году, Гинзбург решил выпустить номер журнала "Синтаксис", состоящий не из "инакомыслящих" статей, а из стихов. Одним из первых принес свою подборку Булат. Принес, когда только устроился в "Литературку", а это значило, что его могли выпереть оттуда даже по звонку какого-нибудь ветерана.
Ему нравилась эта жизнь - с кашей на завтрак, очисткой крыльца от снега, прогулками по переделкинским улочкам и явлениями к нему персонажей с рукописями, гитарами и желанием быть услышанными.
Вспоминая парижские встречи, Гинзбург говорил: "Мы с Булатом виделись в каждый его приезд, и всегда он что-нибудь от нас увозил. Иногда это были довольно толстые пачки денег, которые шли от Солженицына к солженицынскому Фонду помощи политзаключенным. Не забудьте, что тогда была еще 88-я статья Уголовного кодекса - нарушение правил о валютных операциях".
Когда Гинзбурга судили второй раз, в Доме литераторов собрали писателей, перед которыми выступил председатель Мосгорсуда - его направили объяснить творческой общественности состав "преступления". Первым резким оппонентом посланцу советской фемиды стал Окуджава.
Когда правозащитник Юлий Даниэль был лишен всех литературных заработков, Булат предложил ему печатать переводы с армянского под его, тогда уже известной, фамилией - Окуджава.
Когда Юрия Карякина, опять же за инакомыслие, выгнали отовсюду, первым с вином и хлебом к нему шагнул Булат.
Негромкое рыцарство
Это негромкое рыцарство имело колоссальное воздействие на его друзей и единомышленников. Евгений Евтушенко рассказывал мне, как он прогнал из своего дома самого Константина Симонова. "Это было на моем сорокалетии. Булата тогда хотели исключить из партии. В общем, Симонов стал объяснять мне, в чем Окуджава неправ. А космонавт Севастьянов ему поддакнул. Ну я обоих и попросил..."
А власть в это время просила прессу считать Окуджаву антисоветчиком, пацифистом, пошляком. Новые времена принесли Булату иные упреки. Теперь ему припомнили "комиссаров в пыльных шлемах" и, конечно же, причастность к "шестидесятникам".
Он ответил сдержанно и просто:
Шестидесятникам не кажется, что жизнь сгорела зря:
Они поставили на родину, короче говоря.
Она, конечно, в суете о них забудет,
Но ведь одна она.
Другой уже не будет.
Мало кто знает, что в конце жизни он дружил с Гайдаром и Чубайсом. Они регулярно встречали в Переделкино старый Новый год, и я бесконечно благодарен тем безвестным дворникам в штатском, что перед приездом экс-премьера и вице-премьера чистили нашу улицу. Но когда я сегодня читаю, что Чубайс и Окуджава "были людьми одной ментальности", я с трудом представляю себе Булата Шалвовича певцом "либеральной империи".
Вообще его патриотизм, близость к народу не были назойливыми, кричащими. Именно это вызывало доверие, любовь к нему самых разных людей. Многие из них каждое лето по субботам приезжают к этому самому фанерному домику, где уже не один год работает уникальный, живой, поющий, говорящий, чувствующий музей Булата Окуджавы.
Аккумулятор на всех
В одну из таких суббот пошел дождь, и встречу решили провести в помещении. А туда странным образом первым просочился, если так можно выразиться, качественный зритель - известные писатели, ученые, артисты.
Зазвучала классическая музыка, кто-то готовился прочесть свои новые стихи...
В это время к "усадьбе" подкатил автобус. А может, и два. Во двор ввалилась толпа энергичных граждан с рюкзаками, гитарами, цветами. В том, что "местов в домике нет", они убедились сразу. И потому расселись там, где обычно в хорошую погоду и проходят такие встречи. Немного послушали звучащего за стеной Гайдна, а потом выделили из своих рядов гитарное трио. И вот уже над Переделкино понеслось: "Возьмемся за руки, друзья..."
Первой из "элитного" помещения выглянула душа музея, заместитель директора Ира Ришина и попробовала установить хотя бы на время тишину. Но тут на крыльце возник весь в ярком Евгений Евтушенко и со словами "Художники, вас тут ждет народ " примкнул к последнему. За ним остальные. Так сразу всем стало хорошо!
Это уроки Булата.
Я же не могу забыть тот, что был преподан лично мне.
Морозным утром мы с сыном безуспешно заводили машину. А он проходил мимо и сразу же все оценил: "Аккумулятор сел. Сейчас я подъеду на своей и дам "прикурить".
Подъехал. Присоединили провода. Я включил зажигание. Раздался взрыв. Аккумулятор в машине Булата буквально испарился: мы перепутали провода. Придя в себя, я объявил: сейчас же отправляюсь за новым аккумулятором, но услышал: "Ни в коем случае. Я позвонил сыну, он уже везет..." Пошел долгий спор, который в конце концов он изящно выиграл: "Хорошо, если вам так хочется, купите еще один аккумулятор. Кому из нас вдруг понадобится, тот его и возьмет..."
Я радостно согласился.
Но мой позор в том, что аккумулятор я так и не купил. Хорошо бы из-за жлобства, а то просто - не купил, и все!
Говорят, мир держится на семи праведниках. Мне кажется, с одним из них я был знаком. Его звали Булат Шалвович Окуджава...