Поделиться
В первом - "Вишневом саде" - посреди сцены он создал маленькое озеро. Своего рода колодец, в котором страдания героев гасли, как обгоревшие свечи. По капле воды утекала жизнь из дома Раневских, и в опустевший колодец летело все ненужное, оставшееся из прежних дней... Во втором своем обращении к Чехову - "Пьесе без названия" Додин сделал бассейн ложем любви, а воду - средой обитания чеховских персонажей. В воде родилась жизнь, в воде у Платонова она и закончилась. Недоласканные на земле, люди находили успокоение в стихии, помогающей при поцелуях и противящейся насилию. Попробуйте, например, подраться, стоя по горло в воде. У Додина в воде любили и соблазняли. Тушили в ней обиды и оскорбления, но больше - любили... В "Чайке" тоже виделось озеро на сцене. Не море, конечно, но какое-то озеро там было, поскольку в пьесе, как замечал Додин, это весьма важное действующее лицо...
В "Дяде Ване" с водой сложнее. Жизнь там катится к закату, и к страшному выводу, что ты прожил не ту жизнь, герои приходят, вооруженные другими символами: над их головами все действие нависают стога сена. Сегодня на "Золотой маске" в финале спектакля они с грохотом опустятся на сцену.
Почему в его жизни так много Чехова, и как он относится к дяде Ване - рассказал Лев Додин накануне гастролей Санкт-Петербургского Малого драматического театра на фестивале "Золотая маска".
Сцены из деревенской жизни
- Что в спектакле я хотел донести до зрителя? Если всерьез отвечать на вопрос, надо пытаться повторить весь процесс репетиций и еще тот процесс, который нас ждет. К тому же с конца всегда легко сочинить, сказать, что вот это так-то и так-то... Дядя Ваня - такое семейное, простое, теплое, домашнее сочетание, которое уже дает объяснение. Причем это не комедия, не драма, не трагедия, а именно сцены из деревенской жизни. История удивительно интимная, и чем больше интимности нам удается достичь в спектакле, тем универсальнее и всеобщнее она становится.
Но прямых ответов на жизненные вопросы мы не даем. Как раньше мы не отвечали, почему застрелился Константин Треплев. В определенный момент какая-то пьеса кажется не только вечной и сегодняшней, но и твоей. Каждый раз, когда имеешь дело с Чеховым, удивляешься, как много ему удавалось через себя пропускать. Не формулировать, не обозначать в сюжете или в словах, а передавать через себя то течение настроений, сгусток которых собственно и есть его пьесы. Где-то наткнулся на запись в его дневнике, что он в теплом демисезонном пальто, в шляпе и с палкой весил всего 72 килограмма. Как он был худ! И насколько прозрачен для жизни...
Многое с ним прожито. Когда мы начинали ставить "Дядю Ваню", нам казалось важным, что сейчас конец века и что конец нашего века связан с концом предыдущего. Проводили исторические аналогии, но чем дальше шли, тем больше убеждались, что на самом деле важен только тот момент, в котором все происходит. Мало кто так же, как Чехов, ощущал бренность нашей жизни, и с неменьшей силой он ощущал необходимость как-то ей противостоять. Я не могу сказать, что такую возможность он нашел; и то и другое чрезвычайно сближает его с каждым из нас - ведь подсознательно это чувствует каждый.
"Дядя Ваня" - последняя наша работа по Чехову. А чем дальше идет жизнь, тем меньше хочется вообще формулировать, и если в юности так называемое прекрасное русское слово "сверхзадача" волновало и взбудораживало, - почему ты ставишь этот спектакль, зачем, то сегодня никаких сверхзадач перед собой не ставишь. С возрастом понимаешь, что жизнь ни в какие формулы не укладывается. Можно только что-то предчувствовать, и в этом смысле "Дядя Ваня" пьеса показательная: она так красиво Чеховым сочинена, и так пропорционально с точки зрения персональных безумий и с точки зрения того, как сцена эти движения выявляет, написана... И опять же так близка каждому из нас, что мы ее по сути почти не репетировали. Просто какое-то время жили и дышали ее темами. За довольно короткое количество репетиций это получилось даже неожиданно для нас. Давид Боровский, который сочинил нам прекрасное сценическое пространство, до премьеры не верил, что спектакль вот так возьмет и выйдет. А после премьеры признался, что был глубоко удивлен...
Свежая кровь
Почти с каждым нашим спектаклем очень многое связано. Не просто опыта репетиций, а поворотов жизни, которые то ли рождались вместе с этим спектаклем, то ли спектакль рождался вместе с поворотами жизни... Спектакли ведь не просто производственный продукт. Хочется, чтобы они жили, как живут люди, твои близкие. Наши постановки идут, пока мы их любим. Я сужу по артистам, - чувствуется, когда человек хочет играть или не хочет. И когда спектакль не поставлен, а рожден, он саморазвивается. Его пространство пропускает через себя опыт времени. А поскольку мы театр целый, то каждый последующий спектакль влияет на предыдущий. Скажем, "Братья и сестры" после "Бесов" стали другими. Не то чтобы Абрамов стал Достоевским, но просто пошел с другими красками и глубиной. После Чехова и "Братья и сестры", и "Бесы" изменились. Сейчас начали репетировать Шекспира, и я вижу, как несколько спектаклей поворачивается. Эта тема практически не описана в театральной литературе, но на практике она существует. И что еще важно, поскольку мы много гастролируем, в каждом новом городе мы проводим полноценную репетицию с размышлениями, беседами, можно сказать, в каждом новом городе мы играем премьеру и поздравляем друг друга после каждого спектакля. Но я так рассказываю, а вы вдруг придете и увидите, что совсем наши спектакли не такие и живые, как нам кажется...
Мало кто так же, как Чехов, ощущал бренность нашей жизни, и с неменьшей силой он ощущал необходимость как-то ей противостоять. Ведь подсознательно это чувствует каждый.
Почти вся труппа Малого драматического театра - мои ученики разных лет. Они уже стали взрослыми, и на глазах с возрастом набирают не только в профессии, но и в личностном опыте жизни, который мимо не пропускают. С ними легко, потому что мы разговариваем о чем-то одном. Я помню, когда были первые ученики, было трудно - мне часто нечего было им показать, кроме того, о чем я говорил. А когда уже новые растут в труппе - проблем им не составляет учиться тому, что они видят в окружающих спектаклях. Система пополнения очень важна. Потому что те, кто старше, своим опытом тянут тех, кто младше. А младшие очень азартно начинают подталкивать старших. Это один из внутренних секретов сохранения и развития театра.
Вообще прием молодого человека в театр - большая ответственность. Я знаю и по собственному опыту, и по опыту многих, когда молодой человек брошен в новый большой взрослый коллектив, он теряется, пугается, у него начинает работать система самозащиты, а для артиста самозащита - опасная вещь. Он все время попадает в неверный тон общения с труппой - то в излишне официальный, то в излишне фамильярный. И, в общем, теряется как возможная личность. Чтобы сохранить молодых, мы создали студию театра. Они некоторое время существовали как образование внутри Малого драматического, что им помогало постепенно раствориться в театре.
Если же говорить о молодых режиссерах, сравнивая с нашей юностью, они сейчас чрезвычайно востребованы. Трудно пробить самый первый свой спектакль - тебя никто не знает, доказывать на пальцах, что ты умеешь, довольно сложно. Я смотрю, сейчас, если человек сделает мало-мальски приличную работу, он сразу размножается и начинает ставить везде. Я это говорю с определенной завистью - раньше молодой режиссер было понятием, равнозначным проклятью. Люди оставались молодыми до пятидесяти лет. Я ходил-ходил в молодых, а потом сразу попал в патриархи, это оказалось почти рядом. Абсолютно ничего не зависело от первого-второго спектакля, все время приходилось все начинать сначала. Тем более что мои удачи почти всегда не нравились начальству, а начальство тогда определяло в театре все. Сегодня режиссерам и проще, и легче. Но это расслабляет мускулы...
Кухня
Мы почти всегда репетируем в несколько составов, а в результате чаще всего играет один. Все актеры готовы играть. Но как окончательно распределятся роли, мы понимаем перед премьерой или даже после нее. Иногда кто-то репетирует одну роль, а пробует другую, и совсем не с тем, чтобы потом ее играть. Мне важно, чтобы все участники спектакля были пропитаны общим волнением и пониманием. Давно у меня был случай, не скажу в каком театре, когда мне не удалось уговорить артиста выйти в зал и посмотреть хоть один кусочек спектакля, не связанный с его ролью. Он так и играл не посмотрев. Играл, кстати, неплохо, но во много раз лучше бы он это делал, если что-то увидел...
Я не люблю словосочетания "назначение на роль". Знаете, когда за подписью директора да еще на доске приказов появляется строчка "Гамлет - Тютькин", становится немножко странно, даже если там и не Тютькин стоит, а какая-нибудь хорошая фамилия. Все сложнее. Как один мир проникнет в другой, как свяжется с окружением. Это тонкое и не лишенное болезненности дело, никого не оставляющее равнодушным. Но есть высшие ценности.
Сейчас мы репетируем "Короля Лира". Если наберемся смелости, займемся "Тремя сестрами". Мы однажды начинали, потом что-то не случилось, может быть, теперь рискнем. Если бы хватило сил и времени, я с удовольствием поставил бы всего Чехова. Все его произведения вызывают нервный интерес. Чехов такой сильный автор, такой затягивающий в себя мир, что он сказывается на всем, даже очень далеком от него. В плену ли я у Чехова? Дай Бог, это не такой плохой плен...
Действительно, последние годы было много Чехова, но я не заметил, что со своим я становлюсь в какой-то строй. Я вообще не люблю стоять в строю, давно не пытался. Мы любим все свести к обобщению и к генеральной линии, а ведь у каждого свои причины обращения к тому или иному автору. Но есть резон, что в пору продолжающихся перемен и глобальной нестабильности люди нуждаются в размышлениях о чем-то самом человеческом. О том, чем на самом деле в жизни мы вроде бы не успеваем заниматься. А человек, как ни гонят его события, сохраняет сущностные, природные вещи. Он тоскует, редко бывает счастлив, и как написал где-то Чехов, даже счастье его грустно. Ощущает быстротечность своей жизни, даже если бежит стремглав. Это коренные вопросы бытия, над которыми пытаются размышлять с помощью классических текстов, - они иногда оказываются самыми живыми и современными...