Поделиться
У каждого региона есть свои имена-символы. У Корякского автономного округа это, среди прочих, - писатель и поэт Владимир Косыгин (Коянто), являющийся мудрым авторитетом для коренных северян. В последние годы он постоянно живет в Палане, но так и кажется, что продолжает колесить по родному округу, изучая его жизнь, встречая добрых людей, беседуя с ними.
Его незримое присутствие чувствуется всюду, где начинают говорить о культуре северян, истории, правах. Действительно, кто еще более Коянто сделал для своих земляков на поприще культуры и защиты их прав, особенно в 1990-91 годах, когда писатель был народным депутатом СССР последнего созыва перед распадом страны? Его знают, помнят, чтят, читают книги, ждут в гости.
Старый пастух в далеком табуне говорил мне года три назад: "Не спорю, ты неплохой журналист, Камчатку знаешь, я читал, но Коянто, однако, лучше будет. Он-то свой, коряк, душу нашу знает". И это правда. В любом поколении каждого народа обязательно находятся люди, которые постигают всю душу своего рода-племени и начинают олицетворять ее для других. Таков и Владимир Владимирович Коянто - современный корякский писатель, человек пожилой и мудрый, заслуженный работник культуры РФ.
Я встретился с ним в Палане, он подарил мне свою книгу "Олени бежали к морю", вы-пущенную к его 70-летнему юбилею. Книга состоит из стихов и прозы писателя. Листая ее, мы и разговаривали, слегка отвлекаясь на чай с вареньем, приготовленные супругой Коянто - Фаиной Николаевной, которой, кстати, и посвящена книга. В ней написано: "Моей Берегине…"
- Владимир Владимирович, вы своей семьей соединили две культуры - корякскую и русскую. Как у вас складывались отношения с русской родней жены?
- Самые лучшие отношения. В стихотворении "Я принял крест" я так и пишу, говоря словами нашей русской бабки Мани: "Ты таперича владимирский, зятек, крест прими!.." Правда, я не крещеный. А вот жена - настоящая русская женщина. Если бы ее не было, то, может быть, и меня не было бы. Женаты мы 40 лет с лишним, сын, дочь у нас, внуки.
- Вы не крещеный потому, что отвергаете православную религию?
- Нет, просто, как и многие, воспитан без влияния религии, на советской почве. Тогда ведь мы жили при другой идее, вернее - с идеологией. А сейчас, кстати, вообще ничего нет: идеология кончилась, а вера в массах пока поверхностная. Многие писатели из коренных северных народностей, кстати, потеряв былой стержень, былые идеи, сейчас ударились в шаманство. Но я думаю: какие там из них шаманы? А вообще, жалко многих…
- Вы ведь многих известных писателей знали, дружили с ними, ездили в гости…
- И ко мне приезжали. За столом, где вы сидите, многие сидели, мы так же разговаривали. Теперь связи рвутся, теряются. Грустно. Я ездил делегатом на последний российский писательский съезд, на нем уже не встретил Рытхэу, не было Санги, а ведь он жил в Москве. Спрашиваю Айпина о них, а он отвечает, что звонил домой Санги, трубку взяла жена, сказала: "Сюда больше не звоните, он здесь не живет". Стало грустно, неуютно, я, как обычно, заплакал. Прилетаю домой, читаю в журнале, что Санги шаманит на родном Сахалине. А на столе Юрия Рытхэу лежит Библия, он в нее вчитывается. Почему, зачем? Да именно потому, что почва ушла, а нужна другая, вот и тянутся, ищут. Но, думаю, не найдут.
- Вы сейчас назвали несколько известных имен северных писателей. Вообще, список их большой, в каждом народе есть хоть один писатель, поэт. Вы представляете корякский народ, а есть ли у вас последователь или последователи?
- Есть, Юрий Алотов - хороший поэт, бард. Я его рекомендовал в Союз писателей. Еще при СССР мы ездили на семинар (последний, увы) в Салехард. Это был международный писательский семинар. Сейчас некоторые пробуют, пишут, в том числе на родном языке, но дальше одного-двух рассказов не идут, издавать нечего. А время такое, что надо работать и работать, сидеть на месте нельзя, не догонишь, не запрыгнешь. Поэтому похвалиться особо нечем, кроме Алотова, но Юра в данное время там, у вас, в городе.
- А если говорить о северной интеллигенции, которая и зародилась при советской власти, она как сегодня себя чувствует?
- Я как-то читал у Ключевского примерно такую фразу: интеллигенция стоит на краю обрыва. Наша, северная, тоже стоит на краю. И не знает, что делать дальше. А я такую интеллигенцию не признаю. Интеллигенция должна быть твердой, гордой, независимой. Но она сроднилась с чиновничеством. А ведь чиновник зависим. Он - слепой исполнитель закона, приказа до последней буквы, ибо только тогда он настоящий, хороший чиновник, а интеллигенция - она независимая, неподвластная, самостоятельная, капризная. Где у нас такая? Нету.
Был я как-то в Петропавловске на празднике первой рыбы. Собрались северяне на берегу, варят уху, людей приглашают, приговаривают: ешьте нашу рыбку. И благодарят чиновников за рыбу, которые тут же гордо выступают, говоря: мы дали вам рыбу, варите, если бы не мы, то... Стыдно! Северяне должны сами поймать рыбу, сварить и тогда только приглашать гостей. Чтобы было от души, натурально. Интеллигенция должна так себя вести, чтобы ее уважали, к ней прислушивались. Тогда и ловить рыбу можно будет, а не выпрашивать у тех же чиновников.
В этой книге есть у меня стихотворение, в котором такие строчки: "Я в России - коренной коряк! Но теперь в России все мы - коренные". Да, все мы, каждый - коренник в упряжке, иначе не вытащим себя из того положения, в котором оказались. Это надо понимать. Увы, не все понимают. Мы сейчас в таком времени живем, когда наша судьба от нас самих зависит. Не от дяди, как нас приучали все годы советской власти, а от нас. Я наблюдаю, вижу, что выпрямление в понимании идет, но медленно, нужно другое поколение, чтобы вконец избавиться от привычного иждивенчества. Мы-то такими и помрем, и нынешние молодые - тоже потерянное поколение, но другие обязательно придут, и они будут мыслить иначе.
- Вы верите, что все поправится, в том числе на Севере? И в душах северян тоже?
- Конечно, не может не поправиться! Хотя смотреть страшно. Вот у меня сейчас идет новая повесть "Абориген", где я говорю с пастухом. Бывшим хорошим пастухом, депутатом, который бросил поселок и ушел жить в лес. В поселок лишь приходит. И вот встречаю его за селом, он жалуется: как жить в селе, если пришел пенсию получать, племянники узнали, подкараулили, не отстали, пока не отобрали. Возвращается старик к сыну, жене без подарка, без денег. Ведь сплошное бичевье сейчас в поселке, работы нет, заниматься нечем. И это не только в нашем округе. А интеллигенция тем временем все канючит: дайте рыбу, дайте тундру. А что ты делать будешь в тундре, если ничего не умеешь? В тундре должен жить тундровик, хозяин.
Настоящие хозяева всегда были, и при советской власти были, только называли их бригадирами, звеньевыми. Богатые были люди. Они и сейчас есть.
Бывало, выйдет такой хозяин в поселок, погуляет и возвращается в тундру, потому что там - его хозяйство. И никто его не трогал, даже власть понимала, что без него оленеводства не получится. В тундре хозяева останутся и будут богатыми. И вокруг них будет складываться тот образ жизни, та культура, которые сопровождали северян всегда. И это греет душу.