Поделиться
Как и отец, Томас Зандерлинг стал дирижером. Свою артистическую карьеру он начал в ГДР, быстро завоевал известность во всем мире. Начиная с нынешнего сезона Томас Зандерлинг назначен главным приглашенным дирижером Национального филармонического оркестра России. В минувшее воскресенье в Международном доме музыки состоялось первое совместное выступление НФОР и маэстро из Германии.
- Расскажите, пожалуйста, как началось ваше сотрудничество с Национальным филармоническим оркестром России.
- Инициативу проявил Владимир Теодорович Спиваков. Он позвонил мне в Лондон, потом мы встречались, обсуждали возможности сотрудничества. Теперь будем работать.
- В январе-феврале вы исполнили в Москве две полностью немецких программы: сначала Брамса и Бетховена с оркестром Московской филармонии, затем "Немецкий реквием" Брамса с Национальным филармоническим оркестром России и хором под управлением Виктора Попова. Вас приглашают именно как специалиста по немецкой музыке?
- Естественно, что я много дирижирую немецкой музыкой, люблю это делать. Но такая серия концертов, как эта, получилась во многом случайно. Сейчас начался Год немецкой культуры в России.
Трудно представить себе более подходящее произведение для начала Года немецкой культуры, чем "Немецкий реквием" Брамса. В Москве эта музыка исполняется довольно редко. Виктор Попов сказал мне, что его хор впервые пел "Немецкий реквием" целиком.
- Вы родились и росли в Советском Союзе, потом оказались в Германии. На вас сильно влияли впечатления детства?
- Мне было 16 лет, когда моя семья переехала в Германию. До этого я воспитывался в двух культурах, обе близки мне. Конечно, эти годы наложили свой отпечаток. Большое влияние на меня оказал город, в котором я рос. Европейцы, когда приезжают в Санкт-Петербург, бывают поражены тем, насколько это европейский город по архитектуре, по всей эстетике.
- Вы часто приезжаете в Петербург?
- Приезжаю, хотя в Москве сейчас бываю чаще. В Петербурге у меня недавно был спектакль в Мариинском театре - я дирижировал "Лоэнгрином". Еще один "Лоэнгрин" будет в марте. И еще обязательно хочется назвать одну работу, связанную с Петербургом. Несколько лет назад вместе с Заслуженным коллективом мы записали Шестую симфонию Малера. Сначала была серия концертов, а потом запись, которая, к моей гордости, была встречена с большим энтузиазмом и удостоена премии Cannes Classical Award.
- Расскажите, пожалуйста, о своем отце. Интересуется ли он сегодняшними российскими событиями?
- Отцу сейчас 91 год. Два года назад он решительно оставил выступления в качестве дирижера и не намерен менять свое решение. Слава богу, здоровье у него в порядке, свежесть мысли по-прежнему великолепная.
- Вы были знакомы с Шостаковичем, провели премьеры некоторых его сочинений в Германии.
- Да, это были первые исполнения Четырнадцатой и Тринадцатой симфоний и первая запись на CD "Микеланджело-сюиты". В этих произведениях использован поэтический текст, и Дмитрий Дмитриевич настаивал на том, чтобы стихи звучали на языке публики. В результате я оказался одним из участников процесса перевода. Сначала делал дословный перевод, потом опытная поэтесса готовила поэтический текст, потом я работал над ритмической и нотной структурой, потом мы вместе подводили итог.
- В Четырнадцатой симфонии есть два стихотворения Рильке.
- Естественно, Шостакович взял их в русском переводе. И его очень интересовало, что получится, если подставить немецкий текст, ведь в немецком языке есть артикли, которых нет в русском - die, der, das. Оказалось, что практически все совпадает. Может быть, это случайность, может быть, нет. Ирина Антоновна Шостакович предположила, что был очень удачный русский перевод. Несовпадение было только в одном такте, не хватало нескольких нот. Дмитрий Дмитриевич сделал новый вариант и прислал нам этот такт, чтобы мы могли исполнять Рильке на немецком. А мы потом посылали ему пленки с записью нашего исполнения. Должен сказать, что с каждым годом я все больше и больше осознаю Шостаковича как великого композитора. Это общее ощущение во всем мире музыки. Он уже классик - и в Англии, и в Германии. Я помню, как один из моих наставников, Герберт фон Караян, сказал, что если бы он был композитором, то хотел бы писать такую музыку, как Шостакович.