Поделиться
От избытка сапропели земля на берегах ручья неживая, скудная. Шумят только вековые сосны, а вот яблоньки, кусты смородины, грядки, которые каждую весну Вера терпеливо засевает всякой огородиной, - все пустое, неродящее. И только алыча плодит обильно и каждый год. На месте, где она растет, и явилась Вениамину однажды Божья Матерь. Было это в самый отчаянный для них момент: бревенчатая из сухостоя землянка, в которой почти что и скоротали свою первую отшельническую зиму, взялась от печного огня и выгорела дотла. Погорельцы, постелив еловые лапки прямо на снег, кутались от вьюжной февральской ночи в уцелевшее тряпье и молились, чтобы дожить до утра. Тогда-то, продрогнув всеми внутренностями, мужчина и сдался: не осилить ему этого единоборства. А с рассветом вдруг утих ветер и лег в их рожок туман. Только не туман вовсе: Вениамин, отходивший с десяток лет механиком по Каспию и Волге, туманы знавал. А здесь, говорит, какая-то мягкая дымка. И свет. И во свету - Божья Матерь: "Здесь тебе жить и хозяйством приумножаться". Потом, уже весной, они и посадили на этом месте алычу: все кругом чахнет, а она здоровьем пышет. "Ну разве не чудо"! - Вениамин и Вера отчаянно крестятся...
Впрочем, являлся ему и сам сатана. Прилетел, как и положено, в самую глухую и темную ночь. К этому времени лесные жители уже научились различать, где выпь кричит, где сова ухает. Но жуткий посвист, который издавал летящий дьявол, сравнить было не с чем. Что-то откровенно инородное, от чего волосы дыбом встают, рассказывает Вениамин. Наутро там, где свистело, он обнаружил желтый круг и глубокую дыру в земле. Позже лесники загнали туда осиновый кол с номером участка.
Как оказалось, место это еще задолго до их поселения народ называл гиблым и дьявольским. Давно, еще при Польше, образовался здесь от запруды в верховьях ручья глубокий омут, в котором местный шляхтич - пьяница и безбожник - рассказывают, и утопил свою наложницу. С тех пор люди этой болотистой низины начали сторониться, да и не найти здесь ни ягоды, ни гриба, все сжигает сапропель и нечистая сила.
Всякую там дьявольщину Вениамин и Вера изгоняют крестным знамением, чтением Библии и молитвой. Хотя, дабы не смущать неожиданных посетителей на небогоугодные дела, Вениамин держит свой баян, на котором лихо играет полонез Агинского, в разобранном виде, а дорогие его сердцу икону и Библию, чудом уцелевшие после пожара, равно, как и сутану, снес в Жировичский монастырь на хранение. Теперь у них две простенькие библии: одна детская, другая - на английском языке. Английский Вениамин понимает, он вообще человек образованный. Пробовал себя и в медицинском, и в Бауманском, а "осел" в Загорской духовной академии, где проучился два курса и получил за прилежание сан иеродьякона. Это были счастливые дни. Да только печально они кончились. Подарили ему как-то у памятника Пушкину в Москве кассету с песнями бардов, но кроме песен оказались там и "антисоветские стишки". А так как, по мнению Вениамина, в то время и духовники на КГБ служили, оказалась эта кассета на Лубянке. Итог - статья 58 "б", враг народа, и три года колонии в Орджоникидзе, которые отсидел от звонка до звонка.
О том, что в лесах под Слонимом живут скитцы, местные жители долгое время даже и не предполагали. Боясь обнаружить себя, они даже за пропитанием ходили не в Слоним, что километрах в пятнадцати, а добирались на электричке до Барановичей, что значительно дальше и хлопотнее. Так продолжалось почти два года, пока не вышли на жилье отшельников лесники. Появился человек - жди беды. И она случилась. Однажды ночью, ближе к утру, налетели на заимку люди, вооруженные автоматами, в бронежилетах и черных масках. Уложили, перепугав до смерти, богомольцев на землю и уж потом стали выяснять, кто они и откуда. Один милиционер - оказывается, и милиционеры в церковь ходят - и признал Вениамина: так это ж монах из Жировичей. С тех пор власти отшельников не трогают. Люди они мирные, религиозные, чудаки разве что. Пожилая сторожиха опустевшего на зиму пионерлагеря, прежде чем указать дорогу к скиту, долго расспрашивала нас, кто мы и откуда, верим ли в Бога и в какого. Я, говорит, тоже верю, но разве для того чтобы верить, надо жить так, как они живут, не по-людски?
Скит спрятался в неглубокой подковообразной низине, на самом берегу ручья. Двор обнесен плотным забором из сухостоя и ржавой проволоки: не от человека - от зверья. Посреди двора - костерок, на котором исходят паром черный чайник и кастрюля. Чуть в стороне от дворика - высокий крест с образом Николая-угодника. На лай тощего пса выходит невысокая женщина. Вытирая руки о подол, она подслеповато улыбается и смело идет навстречу нам - двум бородатым мужикам, невесть как оказавшимся в лесной чаще. В ее глазах ни капли испуга, они просто-таки лучатся добром и крайним любопытством.
- К братцу, небось? А его и нету, - запела женщина. - Он еще с утреца в церковь на работу и пошел. Через три часа только и будет.
Хозяин скита прибыл уже под вечер. Отмахав километров пятнадцать, выглядит он в свои шестьдесят довольно свежо. Длинные волосы перехвачены "косичкой", длинный плащ на худом, но явно поджаром теле. В руках котомка. Как выяснилось, его работа - просить милостыню возле слонимкской церкви. Из котомки достает буханку хлеба и пакет кефира - весь дневной "заработок".
В "доме", разделенном убогой и тоже кукольной печкой, - две половины. В мужской, кроме кровати, табурет и маленький столик с коптящими свечами, которые Вениамин сам и отливает. В женской помещается разве что кровать. Маленькие окна светят также подслеповато, как и хозяева, инвалиды по зрению: снаружи окошки прикрыты целлофаном. Чтобы попасть в "покои", надо согнуться в три погибели. Но даже в таком положении больше двух человек изба не примет. После просмотра, который осуществляем по очереди, с облегчением выбираемся на чистый морозный воздух.
Вениамин и Вера, действительно, российские граждане. У них даже прописка астраханская сохранилась. По крайней мере по паспорту. Однако жизнь там, в миру, их откровенно не баловала - несчастья поодиночке не ходят. У иеродьякона Вениамина за плечами - безотцовщина и детский дом, тюрьма, как мы уже говорили, трагическая смерть жены, труп которой обнаружили на грязной осенней стройке, а затем и гибель сына, майора астраханской милиции, убитого в Чечне. У сестры Веры, которая, по словам Вениамина, мир воспринимает "не так, как мы", - история и вовсе туманная. Прошлое путается в ее голове, и живет она, скорее всего, воспоминаниями, детали которых год от года теряются, но тотчас и пополняются новыми. Одно известно: "там" остались у нее четверо детей, которые давно стали взрослыми. Но взрослели они, судя по всему, без матери...
В Белоруссии они оказались совершенно случайно. Приехали на праздник в знаменитый Жировический монастырь, а когда, возвращаясь, поезд замер на глухой лесной станции, Вениамин буквально вытащил Веру из вагона. На ночь разожгли костер у ручья с родниковой и удивительно чистой водицей и порешили: здесь нам жить. Архимандрит Сафроний, который тогда был наместником монастыря, и благословил его на десять лет отшельничества.
Чем живут и как выживают они в лесу, могут понять разве что очень верующие люди. Молитвами, чтением Библии, паломничеством по монастырям, поисками хлеба насущного. Зарабатывают милостыней да пением псалмов под баян. Летом перебиваются дарами леса - грибами да ягодами, скудной зеленью с грядок. А однажды вечером неожиданно для себя обнаружил Вениамин в узком - ногой переступить - холодном ручье форель, охотившуюся за поденкой. Считает это божьим промыслом и чудом.
Впрочем, в последние годы и к ним начали захаживать паломники. Несут что-нибудь из снеди, молятся и ждут пророческих слов. Одни их слышат, другие уходят разочарованными.
А недавно побывал Вениамин у знаменитого старца Митрофана. Старец благословил выходить из леса. Благословил на Валаам монахом. Но Вениамин не считает себя готовым к этому. "Там", за лесом, слишком многое уже изменилось. К тому же денег нет на дорогу... Да и не выходит из головы явление Божьей Матери: жить тебе здесь...