Поделиться
- Глеб, вы как-то говорили, что в работе тележурналиста больше актерства, чем журналистики. Чувствуете себя актером?
- Не чувствую. Куда мне до настоящих актеров! Недавно посмотрел кассету, отснятую два с половиной года назад, когда я пришел на телевидение. Мне было стыдно. Полное ощущение - человек, прибитый гвоздями к стулу, с каменным лицом. Да, трудно, нужно было себя заставлять. На третьем канале, где я раньше работал, мы тренировались ночами. До четырех утра прописывали подводки, а потом некоторые из них давали в эфир. А еще адреналин помогает. Когда понервничаешь, что-то сорвалось, сюжет не готов, как ни странно, становишься естественнее. Тебе уже немного не до камеры. Один из моих лучших эфиров был, когда у меня была температура 38. Я - полумертвый, не готов, но очнулся и включился. Потом говорили, что суперэфир получился. Видно, было не до страха.
- Про Светлану Сорокину говорили, что, когда она читает новости, ее лицо выражает отношение к происходящему, и тем самым ведущая была неудобна начальству. А у вас нет с этим проблем?
- Вот на днях был сюжет про Ходорковского, который в эфире сидел на пресс-конференции после очередного обыска с совершенно потерянным видом. Кто-то говорил, что это - актерство с его стороны. Но если это так, то это блестяще сыграно. Мне сказали, что я говорил о нем с таким видом, мол, мне его очень жалко. А мне нисколько не жалко. Помню, что у меня в этом эфире была одна цель - не заулыбаться. И вот я сдерживал улыбку и досдерживался до скорбной интонации.
- Но почему вам хотелось улыбнуться?
- Потому что это в значительной степени - спектакль. У этого человека все в порядке. Его жизнь удалась. Ему нет 40 лет, у него 8 миллиардов долларов. Даже если он сейчас сядет в тюрьму, то это будет в его жизни еще одно романтическое приключение. Я думаю, что подсознательно Гусинский не жалеет, что три дня просидел в тюрьме. Он, наверное, себя чувствует настоящим мужчиной.
- Глеб, вы были редактором отдела расследований в "Коммерсанте" - коммерческой газете, потом ушли ведущим на коммерческий канал, а потом оказались на государственном телевидении. Как вам такие метаморфозы вашей жизни?
- Принципы журналистики везде одни и те же. Есть элементарные навыки работы с информацией. Первое - что интересно, второе - как добыть, третье - как упаковать и показать. И на государственном СМИ или на частном - не имеет значения. В газете все было на "автопилоте" - я проработал там более 10 лет. На телевидении я два с половиной года. Это - другой опыт.
- Но у вас был шанс и в журнале поработать. Насколько я знаю, вам предлагали возглавить русский вариант "Пари-матч"?
- Да, и я полгода его возглавлял. Но он не вышел. Был лишь один экстренный выпуск, когда убили принцессу Диану. Журнал был очень стильный, почти весь переводной. Вступительное слово писал Григорий Горин. Мы сделали 50 тысяч экземпляров, и они разлетелись в один вечер. Я предлагал напечатать еще сто тысяч - "живые" деньги. Но французы испугались.
- Но тогда, по-моему, был кризис?
- Это было за год до кризиса. После меня французы поставили своего соотечественника, который провел в России лет 10, знал русский язык. И у него тоже не получилось. Он долго искал людей, а потом кризис и грянул. Отчасти мне жалко, но я понимаю, что это - не мое. Это своего рода светская хроника, а меня, в общем, интересуют судьбы страны. В основном - нашей, в меньшей степени - других стран, постольку-поскольку они имеют отношение к России.
- Ничего себе заявление! Насколько я понимаю, если телеведущий говорит такую вещь, то его работа не ограничивается простым чтением дикторского текста с суфлера?
- Я пишу сам все слова, которые произношу в эфире. У меня нет шеф-редактора. Я долго искал человека на эту должность. Однако не получилось. И потом я пришел из газеты, где информационная работа возведена в высокую степень. Там все вертятся со страшной силой. Причем чем выше начальник, тем он больше напрягается. И здесь я исповедую такой же принцип. С утра до ночи пытаюсь придумывать сюжеты - идею, розыгрыш, вникаю, как монтируют, думаю, какие синхроны снять. И людей заставляю работать так же. У меня нет простых редакторов, все должны делать все.
- Тогда как же складывается ваш рабочий день? Если судить по вашим словам, то вы должны дневать и ночевать на работе?
- Вовсе нет. Я прихожу на работу в час дня. Ухожу в полночь - вечерний эфир, разгримировка... Но дома уже с утра читаю газеты. И судьбы страны там прослеживаются. Поймите правильно, нужно очень глубоко окунуться в тему, чтобы создать и поймать то, что сегодня волнует людей. Чтобы уловить тенденцию, которую можно донести с экрана, ее следует собирать буквально по крупицам. Нужно огромное количество руды пропустить сквозь пальцы, чтобы понять, куда река течет, откуда, с какого берега намыло песчинки. Я это люблю, мне это интересно. Опять-таки судьбы страны. Я болею за страну, как за футбольную команду. Мне интересно, какие игроки, тренер. Как проигрывают, выигрывают, меняют состав...
- Как восприняли ваш приход телевизионные люди? Была ли недоброжелательность? Ходят слухи, что Евгений Киселев матерится, когда слышит вашу фамилию.
- Дело в том, что третий канал, где я раньше работал, был куплен и создавался в сущности с нуля. Там было много людей, что называется, с улицы. Поэтому не было никаких подвохов и обид. А что касается Киселева, просто я долго освещал историю борьбы за НТВ в газете и ему и не симпатизирую. Он отвечает мне взаимностью.
- Устраивает ли вас сегодня качество новостей, вам не кажется, что они достаточно однообразны, особенно на первом и втором каналах? И существуют ли, на ваш взгляд, какие-то ограничения: скажем, на первом плане нужно показывать Президента или Правительство?
- Те, кто смотрит "Вести плюс", знают, что я Президента на первом плане не показываю. Недавно, когда его учительница так трогательно поздравила с днем рождения, я это показал, но меня никто не заставлял. Все абсолютно свободно. Что касается качества новостей, знаете, мы все меняемся. Боюсь, что если бы эти новости нам 10 лет назад показали, мы бы взахлеб смотрели, оторваться не могли. Мы просто заелись. Я вас уверяю - у нас очень хорошие новости. И когда вы говорите: мне не нравится ОРТ и РТР, а НТВ - нравится...
- Мне нравилось старое НТВ. А сейчас нет такого, а по всем каналам новости - тишь да гладь.
- Давайте я попробую ответить так. Как и вся коммерческая журналистика в начале 90-х, я тоже был демшиза.
- Кем-кем?
- Демшиза - демократический шизофреник. И многим моим знакомым это нравится до сих пор. Мне уже не нравится! Я не хочу быть демшизой, и мне не нравятся дешевые розыгрыши на тему власти. Абсолютно на ровном месте обругать большого начальника - какая тут доблесть? Доблесть - это журналистика, своя работа на своем месте. Доблесть - это дома строить, детей рожать. Может, я старею. А может, это связано с тем, что я болел за страну и вижу, что та демократия, которая у нас была с начала 90-х годов, имела много недостатков. Концепция управления страной на рубеже тысячелетий сильно изменилась. Она другая, но объективно позитивная, хотя и продолжает традицию. Как мы в 90-м году начали строить капитализм в нашей стране, мы так его планомерно шаг за шагом и строим. Все идет своим чередом. Просто в стране было выжженное поле, коммунисты в сущности занимались геноцидом, убивали генофонд нации политикой, экономикой, даже плохой экологией. Почему так трудно найти активных людей? А бойцы нужны - такую страну перелопатить, взрастить. Куда-то мы хотим прорваться - сколько надо человеческой энергии, где она? Кто ее украл? Гайдар? Ельцин? Путин? Ее украли коммунисты! Слава богу, с 91-го года в стране перестали поливать землю ядохимикатами. Даже кое-где дождик прошел живой и начинает прорастать трава. Я вижу это везде, не только в Москве и в Подмосковье, но и в далекой глубинке. Приезжаешь, вроде все жалуются, но вы видите, что в этой глубинке многое похоже на Москву и Подмосковье 91-го года. Не все сразу. 40 лет водил Моисей по пустыне. Но мы ходим по своей земле и растим сад. То, что я говорю, - абсолютно непопулярные идеи.
- Но сплошной позитив - это тоже не дело.
- Я уверен, что вам не хватает подачи. Все то же самое, но ругательными демшизовыми словами, и вам понравится.
- Не совсем так. Вот в одной из центральных газет недавно была очень хорошая авторская колонка, где говорилось о второстепенности сегодняшних новостей. О том, что рассказывают о Президенте, о дельфинах, а автору хочется подробнее узнать, что стоит за последней сделкой крупной коммерческой фирмы. Вы же тоже смотрите телевизор, вот вас, как зрителя, сегодняшние новости устраивают?
- Я руководствуюсь рейтингом. Даже своим личным интересом жертвую во имя него. У нас каждый день проходит так называемая поминутка. То есть ты начал показывать этот сюжет, зритель - ушел, а на этот - вернулся. Так вот: люди любят дельфинов и зверюшек. На них очень высокий рейтинг. И вот я, руководствуясь рейтингом, стал ставить больше человечных материалов. Кстати, я думал, людям неинтересно смотреть, как живет глубинка, что никому нет дела до того, как ЖКХ мерзнет во Владивостоке. Нет - смотрят! Если показывать не просто голые трубы, а живых людей. А вам не хватает серьезности, эксклюзивности и чтоб начальника тут же пригвоздили!
- Вас как-то называли телекиллером-стажером, знаете об этом?
- Честно сказать, не вижу оснований. Мне кажется, если вдумчиво подойти к какому-то вопросу и набрать много отрицательной фактуры, будет похоже на телеубийство. Хотя мы вступили в полосу стабильности: никого уже не убьешь телевидением - не те времена.
- Согласна, тот же Доренко так ничего с Лужковым не сделал. Где сейчас Доренко и где - Лужков.
- За все время, которое я здесь работаю, у меня был один сюжет, связанный с Лужковым. Речь шла о его жене, которая купила банк и ведет большое строительство в районе Аэропорта. Мы узнали, что она берет большой кредит и поэтому открыла всю информацию о своем бизнесе. Это были фантастические факты. Но как это родилось? Я утром открыл газету, прочел и остолбенел. Такого у нас еще не было. К тому же большинство наших бизнесменов банки на себя не оформляют. Мы сделали сюжет со всеми этими деталями. На ваш взгляд, это что - телекиллерство? Это что - проблема Юрия Михайловича и его жены? Народ любит его и будет любить, жена строила и будет строить, но все это - реальная фактура, из которой получился хороший сюжет.
- Да ладно, никто вам не поверит, что это - не заказной сюжет. Я видела его и была уверена, что это специально направлено против Лужкова.
- Вот видите, вы - человек, испорченный десятилетием свободы слова в России. Думаю, это пройдет. Мы так болезненно все воспринимаем. Любое слово - сразу телекиллерство, любая существенная информация - заказ! Ну нельзя же так жить! Это же безумие. Это же, как секс: бесплатный бывает или только за деньги. А как же тогда любовь? Это - то же самое.
- Глеб, несколько личных вопросов. Вы утюги по-прежнему собираете?
- Утюгов у меня штук 20. Все началось с того, что сосед выбросил старинный утюг - угольный. Потом мне стали их дарить. Отец привез из Афганистана настоящий утюг, который ему продали за 20 долларов, хотя цена ему - всего один. У них электричества нет, они такими гладят. Этот утюг даже в нескольких местах подкрашен розовым, как мне кажется, губной помадой - для красоты.
- А какую мебель вы делаете своими руками?
- Простую. Похожую на икеевскую. Только там она сухая и недостаточно остроумная. Вот в кабинете увидите полукруглый оранжевый столик. На третьем канале я сделал целый кабинет. Полдома сделано моими руками.
- Дети помогают?
- Пилят со страшной силой. У меня одному сыну - 9, другому - 10, и у нас на балконе вечно стружки.
...А потом мы идем с Глебом в кабинет, где сидят его сотрудники, я прошу показать сделанную им столешницу. Оранжевым ярким пятном нарушает она окружающую серую обстановку. Не это ли принцип жизни и работы человека, с которым мы беседовали?