Поделиться
Теплые носки из Норвегии
Из газет на открытие роддома пригласили только "РГ". Это особое доверие, потому что тема очень деликатная. "Нам нужен серьезный разговор", - несколько раз повторила Лисбет Соллид, старший офицер норвежской женской тюрьмы "Бретвет". Какое отношение имеет эта строгая дама к отремонтированному роддому? Оказалось, самое прямое. В 1997 году благодаря международной программе "Тюрьмы-побратимы" руководители пенитенциарных (исправительных) систем Норвегии и Московской области подписали договор. С тех пор норвежцы постоянно помогают Можайской колонии. Они и в этот раз приехали не с пустыми руками, а с сумками, набитыми игрушками, теплыми детскими носками и постельным бельем.
Малыши сидели неподвижно, как куклы, на больших плюшевых зверях. А в глазах - испуг. И когда Лисбет начала раздавать игрушки, малышка Мадина расплакалась. Да и другие дети не спешили разбирать подарки. Только после ухода норвежцев все они, как по команде, оживились.
"Они у нас особенные, - объяснила такую перемену Татьяна Братищева, воспитательница Дома ребенка. - Малыши "за забором" вышли на улицу, перед ними целый мир: и магазины, и дома, и машины. А к нам только мусоровоз приезжает".
Распорядок дня здесь мало отличается от обычного Дома ребенка. Только мамы приходят не когда захотят, а по "режиму". В рабочие дни - один раз на пару часов, а в выходные - дважды. "Есть очень добросовестные мамы. У них и дети развитые, спокойные, - рассказывает Татьяна Альфредовна. - Но таких мало. В основном приходят для галочки, как срок отбывают. Между прочим другие осужденные их не уважают. Даже заставляют заниматься детьми, но не всегда это помогает. Вон к Илюшке мать за месяц всего четыре раза приходила".
Наташа все выдержит
Наташа росла без родителей. И не доглядела бабушка за быстро взрослеющей внучкой. По глупости, по малолетнему куражу заработала Наташа 158-ю статью. Кража-то была небольшая, дали за нее два года условно. Девчонка решила новую жизнь начать: из новгородских Боровичей отправилась в Москву. Здесь, казалось, повезло. Встретила парня, стали вместе жить. Два года пролетели как мгновение. Наташа была уже на пятом месяце беременности, когда на улице ее остановил милиционер. "Мадам, - торжествующе объявил блюститель порядка, - да вы в розыске!" Конечно, после суда ей говорили, что условно осужденные обязаны отмечаться в милиции и уж тем более оповещать о своих дальних поездках. Глупо, но она забыла об этом. И теперь расплачивается за беспечность - в колонии Наташе сидеть еще год и два месяца.
"Аленка! Не спи! - уговаривает она дочурку, стараясь разгулять девочку. - Мы режим сбиваем. Мне же запретят приходить к тебе!" С этим здесь строго: если дети выспятся во время прогулки, то потом их не уложишь на "тихий час". Конечно, никто не лишит Наташу права видеться с дочкой. Но она этого панически боится и потому всегда нервничает, когда малышка засыпает. Эта белокурая девочка - теперь вся ее семья. "Бабушка умерла, - рассказывает Наташа, - а другим родственникам я не нужна, они и квартиру мою к рукам прибрали. Отец Аленки к нам ни разу не приезжал. Представляете, он ее даже не видел!" Наташа говорит, а глаза светятся радостью, как будто речь идет о чем-то приятном. Я не сразу поняла, что все беды и невзгоды, которые выпали на ее долю, Наташа воспринимает по касательной. Она живет минутами встречи с дочкой и мечтами о будущей жизни, хотя прекрасно понимает, какой трудный путь предстоит пройти. "Поверьте, я все выдержу", - шепчет она мне как заклинание.
- Это правда? - спрашиваю Жанну Санюк, старшего инспектора по социальной работе.
- Думаю, у нее все будет хорошо. Мы готовим своих осужденных к воле. Собираем документы в суд, если их незаконно лишили жилплощади. Они получают в колонии специальность. Недавно приезжали к нам со швейной фабрики, хотят взять на работу освобождающихся. И даже общежитие предоставят. Так что у тех, кто действительно хочет вернуться к нормальной жизни, шанс есть.
Жаль, не каждой хватает сил и ума использовать его. Но уж кто выдюжил - по-настоящему счастлив. Это я поняла, когда читала письма бывших заключенных. Одно из них мне разрешили записать на диктофон:
"У нас с Вадимом все хорошо. Он быстро адаптировался дома. Впечатлений, конечно, было много. Больше всего его заинтересовала техника: телевизор, магнитофон, телефон. Ходила за ним по пятам, чтобы куда-нибудь не влез. И непривычно ему было, что я всегда рядом. Боялся, что уйду. Ребенок сообразительный, схватывает все на лету. Со зрением у него проблема, ездили к офтальмологу. Специалист очень хороший, прописал очки. Скоро поедем снова, и уже после курса лечения решат - нужна ли операция".
Сначала мамы пишут часто, потом все реже и реже. Дети взрослеют, и женщинам уже не хочется вспоминать прошлое. Через год-три их следы теряются. Так что никто не может сказать наверняка, как складываются судьбы родившихся в неволе детей. Но, судя по всему, не все они обречены на страдания.
Зона риска
В России не много колоний, при которых есть дома ребенка и далеко не в каждой из них - роддом. Можайская "детская половина" - самая большая. За последний год здесь родились 28 малышей, а в Доме ребенка - уже 77 детей. Можно долго рассуждать о том, что таким женщинам надо запретить рожать, что ребенку не место в зоне. Конечно, наркоманке или алкоголичке лучше не становиться матерью. Безусловно, для осужденных с детьми надо создавать "социальные колонии", как в Норвегии. Но мы имеем то, что имеем.
"Знаете, практика показывает, что если роженицам и младенцам обеспечен хороший уход, то дети даже с такой наследственностью получаются вполне здоровыми, - уверенно говорит Сергей Гражданков, заместитель начальника колонии по лечебной работе. - У нас есть шесть детей, которые рождены от ВИЧ-инфицированных мам, и ни у кого этот диагноз не подтверждается. Хорошо, что нам удалось сохранить роддом. Намучились мы, пока шел ремонт. Наши беременные сложные - с целым букетом заболеваний. И в обычных роддомах их принимают с неохотой".
Чтобы вывезти женщину, например, на консультацию в экстренную хирургию, приходится долго упрашивать местных специалистов. Постоянно приходится слышать: "У вас есть свои больницы, туда и везите". Но ближайшие "свои" больницы находятся в Ярославле, Саратове, Петербурге.
"А кроме беременных у нас и больных много, - продолжает разговор Сергей Александрович. - Я вообще назвал бы нашу колонию не просто исправительной, а исправительно-лечебной. 118 женщин - ВИЧ-инфицированные, 35 - больны туберкулезом. Не буду пугать вас цифрами, сколько у нас хронических алкоголиков, наркоманов, психически неуравновешенных и с полным набором половых инфекций. И таких становится все больше".
Норвежцы назвали наших "колониальных врачей" героями. А те в ответ лишь грустно улыбнулись. Можно было бы обойтись без риска и геройства, если бы "пенитенциарной медицине" уделяли хотя бы такое же внимание, как той, что находится под патронатом Минздрава. А еще лучше - объединили в одно ведомство.
"Денег, для того чтобы купить медикаменты, например одноразовые шприцы, перчатки, крайне мало, - поясняет Сергей Гражданков. - Если бы мы не попрошайничали, не унижались, вообще не знаю, как работали бы. Наши потребности удовлетворяют всего на 10 процентов, да и эта цифра, думаю, завышена. Спасибо, норвежцы помогают. Вообще с нами больше сотрудничают не российские организации, а различные отделения международных миссионерских общин. Хотя постойте! Нам губернатор Подмосковья Громов два года назад выделил миллион рублей. Часть средств пошла на покупку мебели для медсанчасти. А вот ремонта никак не дождемся. Деньги идут через можайскую администрацию, которая разыгрывает тендер на эти работы. Но он, к сожалению, слишком затянулся".
Пока мы разговаривали, наступило время обеда. Мамам пора было возвращаться на "взрослую половину", над которой всегда стаями кружат вороны. Странно, но эти черные птицы очень редко залетают к детям. Зато над Домом ребенка - видимо-невидимо голубей. И почему это происходит, никто не может объяснить.